Альманах «Литературная Республика» №2/2013

По шоссе все так же шли толпы усталых людей, и тянулся караван разнокалиберных машин, между которыми ловко лавировал Али, чтобы побыстрее доставить раненного, хоть в какую-нибудь, лечебницу. Над головой продолжали носиться израильские самолеты, постреливая время от времени из пушек и пулеметов по людям и атакуя машины.

На этот раз все обошлось, и наше «такси» через час остановилось у дверей одной из больниц Дамаска. Сирийцы аккуратно вынесли, так и не пришедшего в себя товарища, на руках, передав его медикам. Я тормазнул машину по пути домой около Красного дома, забежал к Назаревскому, который оказался на месте, в своем официальном рабочем кабинете, видимо поджидая мое возвращение. Он сделал мне знак рукой: молчи! И мы быстро спустились в его машину, отъехали метров на триста. Вышли и пошли вдоль по улице. Наконец, он, много раз оглянувшись, сказал: можно. Рассказывать особо было нечего, и я уложился в несколько слов, но совершенно неожиданно Алексей Николаевич оказался очень доволен моей информацией и молнией помчался к машине, крикнув мне на ходу: «Тут близко. Дойдешь?!» Ничего не успев ответить, я спокойно направился к дому, размышляя о произошедшем. Только теперь я понял, почему он не хочет, чтобы я приходил в его кабинет. Тот наверняка прослушивается, как, может быть, и все помещения Красного дома. Поднявшись на свой третий, внезапно обнаружил, что отсутствовал менее четырех часов. Как много событий и ощущений могут вмещать какие-то три с небольшим часа. Я быстро прошел на кухню, сделал бутерброд с сыром, плеснул в стакан немного араки и тут только заметил, как трясутся мои ставшие уже желтыми от солнца руки.

03 Гультяева-Огонькова Эрна, Москва

У этого кедра

Почему я не записала об этой встрече сразу? Все эти годы я помнила, не забывала, но ни разу не села записать. Все это было мое, и не хотелось отдавать листу, даже мысли не было записать! И вот сейчас, я думаю, многое уже ушло. Да и тогда это было ощущение радости, счастья. А сейчас я в этом астафьевском облаке печали хожу, горьком еще.

Я знала, что он болеет, в феврале читала его открытое письмо из больницы в «Литературной России» о поэзии, об одном поэте, кажется, вологодском.

В четверг, 29 ноября – вдруг мысль толкнулась – Астафьев весь год так болеет, и никто ничего о нем доброго не пишет, и никакой весточки о нем.

Прихожу домой, мама ничего не сказала, пожалела меня. А вечером Слава смотрит «Время» и вдруг кричит: «Эра, иди скорее!»

Вот какая неохватная душа у Человека! За тысячи километров от Красноярска, отлетая в высь, накрыло облаком, и вот уже восьмой день не отпускает, за всеми другими мыслями, неотвязно о нем думы. Господи! Завтра девятый день. Помянуть нужно!

Я приехала в Красноярск попроведовать свою старенькую тетю Зину в конце сентября 1996 года. Вот гляжу на нее и вижу папу, улыбку его, слышу его голос. Он с нами. Так тетя похожа стала на папу.

Я много слышала о Дивных горах, об Овсянке.

Поехали с другом нашей семьи, сибиряком, Валей Сяковым в Овсянку. И первым делом – к Енисею. Он не очень широк здесь, вода уже холоднющая. Две женщины в сапогах резиновых полощут белье. Руки-крюки, заскорузлые:

«А мы с детства привыкшие».

Постояли, посмотрели, как вода несется. На том берегу горы – словно Беркут распластал свои крылья.

Дивные горы!

Золотые сползают

драконы,

Это осень

на лицах берез.

Эти горы —

живые иконы,

Задурманили сердце

до слез.

И все полнится, ширится

сердце,

И уходит моя маята, —

Вот в родные глаза вглядеться

И услышать:

Ты та же, та!

И горит,

оплывая с треском,

Поминальной

свечи фитиль,

И несутся

мои перелески

И несет Енисей штиль.

«Ты послушай,

ты только послушай!» —

Что-то шепчет березке

сосна.

Исполинов

уснувшие туши…

Вот туда

и ушла Весна.

О библиотеке наслышана много. Стоит на берегу серый холодный замок. Откуда-то спустился он в эту сибирскую деревню – простую и милую. Сразу видно, старались, но чужой он какой-то здесь. А внутри библиотека оказалась теплая, приветливая.

Наши, сибиряки! Тепло, уютно и встретили, как будто ждали. Все показали, провели в музыкальный салон – даже предложили выступить у них, да жаль, что нет со мной гитары. Подарила я библиотеке свою книгу стихов «Эхо».

Показали хозяева и комнату Астафьева, его книги, выставку. Я купила его «Последний поклон» (только вышла) и альбом о нем.

– А Виктор Петрович, здесь?

– Да. Навестите.

Идем к нему, какая-то бабушка у своего дома объясняет, как лучше пройти.