Альманах «Литературная Республика» №2/2013

«Али, на проселок, быстро, – скомандовал старлей. – Мы здесь задами проскочим». Али резко рванул руль направо, и «пежо», опасно накренившись, выскочило за границы дороги, подняв за собой столб песка и пыли. Пришлось резко сбросить скорость, чтобы не попасть в придорожный камень. Проехав еще пару десятков метров, машина остановилась. Шофер извинился, выбил то, что осталось от лобового стекла, наружу. Видимость через него все равно была почти нулевая, и, виляя между деревьев и кустов, окружавших городок садов, мы затрусили дальше по грунтовке, пока не добрались до северной части города, где сразу углубились в окраинные кварталы. Кестя, будто бы, проснулся от летаргического сна и начал что-то объяснять шоферу по-арабски. Он-то и по жизни немного заикался, а тут, в этой необычной обстановке, дефект речи проявился в полной мере. Шофер некоторое время напряженно вслушивался в его сбивчивую, сопровождающуюся сильным заиканием речь, потом повернул лицо ко мне: «Что он хочет сказать?» Мне неудобно было помогать старшему товарищу, и я промолчал. Кестя громко выругался по-русски и попытался еще раз донести свою мысль до Али. В их беседу вмешался понявший переводчика Зугейр, дообъяснив водителю, где расположен дом, к которому они должны подъехать. Али согласно кивнул, и через пять минут машина приблизилась к небольшой, сверкающей белизной как айсберг вилле, окруженной обычной сплошной каменной стеной, тоже покрытой белой краской. За металлическими зелеными воротами находился маленький палисадник с цветущими древовидными алыми розами.

Бегство

Глаз важнее зуба

(арабская поговорка)

Из дома навстречу нам выскочила немолодая уже, полная невысокая женщина, видимо, поджидавшая помощи, сидя у окна. Руки ее тряслись от волнения, осунувшееся бледное лицо перекосила пробежавшая по нему судорога. Она обхватила за плечи мужа и заголосила: «Леша! Наконец-то! Я уже думала, что умру от страха. Выстрелы, взрывы. Соседи все уехали. Я, наверное, одна в целом квартале. Что у тебя со щекой?» «Хватай вещи и быстро в машину, – только и крикнул Алексей Андреевич, оттолкнув ее в сторону и устремляясь в дом. – Помогите, пожалуйста», – обратился он на бегу к нам с Кестей, так как сирийские сержанты уже заняли свои огневые позиции, окружив дом со всех сторон.

С юга раздавался рокот медленно приближавшейся очень тяжелой машины. Через несколько секунд из-за угла вывернул на их узенькую улочку большой серый танк с буквой на иврите и цифрой три на поворачивающейся в их сторону башне. Один из сержантов бросил гранату, и она взорвалась под его «брюхом». Танк остановился, но башня продолжала двигаться, направляя пушку прямо в окно дома. Все это я увидел уже набегу, выволакивая схваченный из груды стоящих у входа в холл вещей огромный тяжелый чемодан. Добежав до машины, бросил его в открытый багажник и тут услышал выстрел. Снаряд влетел в окно, и оттуда сразу повалили клубы черного дыма.

«Все в машину, – услышал я крик специалиста, внезапно появившегося рядом со мной еще с двумя чемоданами. – Надо уезжать немедленно, иначе нам отсюда не выбраться. Черт с ними, с вещами!» Я крикнул об этом решении по-арабски Зугейру, тот скомандовал сержантам. Сержант, который находился рядом с танком, пытаясь, хоть как-то, спрятаться за столбом освещения, еще раз бросил гранату и побежал, но настигнутый очередью из пулемета, упал лицом вперед, к машине, и на брюках сзади появилось темное пятно, расползающееся по пятнистому сукну. Вторая граната подожгла танк, и он задымил, погрузившись в черное облако дыма. Из башни начали выскакивать танкисты, ища спасения за танком и углом дома. Зугейр открыл беглый огонь, а два других сержанта бросились спасать своего товарища. Подхватив его под руки, они потащили безжизненное тело к машине. Ноги волоклись по асфальту, оставляя красные полосы.

Уже на ходу сирийцы начали перевязывать рану, чтобы приостановить кровотечение. Пуля пробила ногу в районе таза, вскрыв какую-то артерию. Теперь мы запомнили его имя, кажется на всю жизнь, так как арабы, пытаясь оживить, потерявшего от боли и потери крови сознание, товарища, кричали: «Джабар, Джабар!», но безрезультатно.

Шофер постарался выскочить на шоссе подальше от города. В машине теперь стоял запах крови, йода, спирта и еще каких-то медикаментов, хотя препятствий для поступления свежего воздуха не существовало. Все окна были либо разбиты, либо выбиты и через них врывался горячий жгучий сухой воздух близких пустынь. Жена хабира, сидящая между шофером и мужем тихо плакала, склонившись ему на плечо. Он крепко прижимал ее к себе и беспрерывно твердил: «Все, Люся! Все! Все кончилось! Мы едем». Кестя вынул из кармана маленькую плоскую бутылочку араки, тихо низом протянул ее мне, но я решительно отказался. Не хотелось ронять себя во внимательных, устремленных на меня глазах сирийцев. Тогда он сам, больше не скрываясь, сделал большой глоток, крякнул, спросил, есть ли чем запить, но никто не догадался захватить с собой воду.