Альманах «Литературная Республика» №3/2013

– Выгодны? А разве дело в выгоде? Просто захотят помутить воду, внести смуту и расстройство, разрушить мир, ведь вы знаете, как лукавый действует!

– Вот вы, батюшка, и ответили. Давайте лучше поймем: кого-то крутят бесы, и этот кто-то стал его орудием. Ведь помните, что было в июне?

Напоминание о июньском происшествии еще более встревожило отца Владимира, он понизил голос и, наклонившись, почти в ухо, прошептал:

– Да, матушка, но это может всплыть и дойти туда, куда это доходить не должно. А это – неприятности. И может, крупные, вплоть до комиссии.

Батюшкин голос от напряжения и подавляемых эмоций почти свистел, ему становилось явно не по себе.

– Комиссия? – матушка запнулась и отодвинулась немного от склонившейся над ней головы батюшки.

«Вот оно что! Тогда, может… Нет, не надо комиссий, уговорить, а потом разберемся».

– Отец Владимир, не надо комиссий, сами разберемся, все устроится, – голос матушки звучал и просительно и твердо. – Иначе будет всем вред.

– Да, главное не навредить и разобраться самим, – согласился он и тут же продолжил. – Вот давайте сейчас и спросим у матушки Серафимы, подавали ли ей записку со скрепкой и кто это сделал. Может, кто-то из присутствующих, и она сможет указать и тем поможет нам?

От клокочущего внутри желания добиться своего и разрешить ситуацию у отца Владимира выступили на лбу крупные капли пота. Он выпрямился, лихорадочно обтер их рукавом подрясника и снова склонился к матушке, которая в ответ прошептала:

– Батюшка, может, мы сейчас это не будем делать. Действительно могут пойти слухи, начнут о колдовстве шептать. К тому же после первого случая со скрепкой сестры были предупреждены, так что мать Серафима сообщила бы, если что не так.

– Матушка Сергия, – сильно сдавленным голосом почти прохрипел батюшка, – а вдруг это она сама сделала?

Холодок пробежал по стопам – будто потянуло осенним сквозняком и сыростью из вдруг внезапно открывшейся на улицу двери. Видимо, от порывов ветра на звоннице загудели колокола, и от этого внезапного глухого гула стало как-то особенно неуютно и холодно под низкими серо-белыми сводами храма. Матушка поглядела на открытую форточку в верхней части узкого зарешеченного окна, подошла к нему и, взяв стоявшую у стены длинную тонкую жердь, осторожно прикрыла ею форточку.

– Сквозняк, – сказала она, вернувшись к аналою. – Холодать начинает, скоро капусту убирать.

Отец Владимир внимательно и напряженно следил за ее движениями.

– Так что, матушка, поговорим с Серафимой?

– Сейчас не надо ничего выяснять, тем более звать ее – кроме шума и перешептываний ничего не будет.

– Будет. Мы ее обличим и тем самым избежим неприятностей, слухов и, главное, возможного повторения случившегося, – почти прямо в лицо прошептал отец Владимир и просительно посмотрел ей в глаза. – Давайте ее позовем.

– Нет, батюшка, подайте лучше возглас на крестный ход, все ждут, и нам в монастырской жизни лучше следовать не нами установленному порядку.

– Возглас? Порядок? Посмотрите тогда на это, – Отец Владимир быстро засунул руку в подрясник, достал что-то и протянул раскрытую ладонь – на ней лежала канцелярская скрепка. – Видите? Три дня назад на всенощной после литии алтарник обнаружил ее под тарелкой.

Алтарником подвизался подслеповатый деревенский старик Василий, и мог ли он это заметить? Матушка с недоверием поглядела на отца Владимира.

– Батюшка, как же он мог заметить, если он даже иногда и мимо меня проходит – не замечает? У него же зрение – никакое.

– Какое «никакое»? Он близорук, да, но то, что на тарелке и что под ней на столике, он прекрасно видит.

«Все. Стоп». Матушка поняла, что разговор перерос уже в дискуссию на боковые темы, что сейчас пойдут в ход другие аргументы, и тогда все происходящее может приобрести эмоциональный и, что самое страшное, необратимый характер. За довольно долгую монашескую жизнь она подобное наблюдала неоднократно, и единственное, что можно сделать в этой ситуации – согласиться, постаравшись при этом схитрить.

– Хорошо, – она кивнула головой. – Но давайте это сделаем все-таки после крестного хода. Подождите нас, ведь это не более получаса, недолго. А вы пока пойдите в трапезную, попейте чаю. Вы сегодня едите домой или в свое келейке останетесь ночевать?

Нехотя, как бы поднимая груз на своих плечах, отец Владимир распрямился, кивнул и, ничего не ответив, пошел на амвон. Склонив голову перед иконой Спасителя, он две-три секунды стоял неподвижно, потом бросил взгляд на образ – и звуки придавленного встревоженного голоса поплыли под низкими сводами, отдаваясь эхом в дальних темных углах. Стоявшая неподвижно маленькая колонна в черных монашеских и более светлых мирских одеждах развернулась и, немного скомкавшись, стала подниматься по широкой лестнице в сентябрьские еще неплотные сумерки. Матушка, наверху подождав подотставших деревенских, окропила вход в нижний храм, монастырский забор, брызнула на восток и запад, зазвонила в колокольчик – процессия тронулась.