– Галя, моя мама всегда говорила одну фразу: «Неисповедимы пути Господние», -сказала ей в ответ Антонина, – раньше я не могла понять смысл этих слов. Но теперь что-то проясняется. Мы только что потеряли своих мам, и тут же приняли в жизнь этих малюток. Возможно, их души, души наших мам, вселились в тела этих малюток? И продолжают жить? Кто же это знает?
– Я не знаю, Тоня! Я вообще ничего не знаю и не понимаю. Одно точно знаю, что у меня больше нет слез, нет сил!
– Силы у тебя много! Вот кружку ты держишь на весу крепко.
– Ах, да! Что же нам делать?
– Не знаю. А сейчас надо обмыть тело покойницы и во что-то ее переодевать. Она вся в крови! Вон их чемодан, достань что-нибудь. Надо сходить за водой на речку…
– Дайте мне лопатку, – вернулся Степан из леса.
Взяв лопатку в руки, он отошел недалеко, опустился на колени и стал копать. Могилу копал он долго.
Девушки, как смогли, обмыли ее остывшее тело. Переодели и причесали ее косы, гребешок оказался в ее маленьком чемоданчике из картонки, переодели в голубое платье в горошек. Обернули покойницу вместо гроба в старое одеяло. Страха перед покойницей не было. Похоронили роженицу тут же в лесу у березы. Из веток деревьев, он соорудил крест и воткнул в свежую землю. Затем, холм могилы забросали свежими ветками ели. Снятый нательный крест жены Степан поцеловал и повесил на себя. Затем сделал зарубку на одном из деревьев, понятный, только ему одному, и они все вместе стали собираться.
Сборы были недолгими. Напоили и накормили лошадь. Антонина принесла охапку свежей соломы, и заменила окровавленные на сухие. Уложив старые одеяла, устроила малышей, отец малышек уселся рядом с ними, потирая больную ногу. Сквозь бинты на его ноге, просачивалась кровь. Это было видно сквозь, изрядно изношенные солдатское галифе брюк…
– С Богом, – прошептала Галина и стеганула лошадь, – пошла, родимая!
Антонина шла рядом, то уходила далеко вперед, присматриваясь и прислушиваясь к каждому шороху. В голове монотонно звучал один вопрос: «Чем кормить детей? Они скоро проснуться».
Дети спокойно спали укутанные в старые рубашки деда Мазая. Хороший он был человек, даже после его смерти, он продолжали служить людям, хотя бы своими рубашками. Красноармеец сидел в повозке с прикрытыми глазами. Сквозь плотно сжатые ресницы вытекали слезы, которые он украдкой утирал ребром своей ладони и шмыгал носом…
– Кажись впереди деревня! – сказала Антонина, всматриваясь вдаль. Там, впереди, виднелось огромное открытое поле, за ним виднелись хаты.
– Тыр-тыр! – соскочила Галина с повозки и размяла свое затекшее тело.
– Идти на открытое пространство опасно! Пока мы в лесу, нас защищают деревья!
Галину отправили в разведку. Ожидание казалось вечным, дети стали проявлять беспокойство.
– Тихо! Тихо мои хорошие!
– В этой деревне немцев нет, – сообщила Галина, отдышавшись, от быстрой ходьбы, она легко вскочила в повозку и они вновь тронулись в путь.
В деревни их приняли настороженно, но быстро смогли найти для детей бутылочки с соской и коровьего молока. Нашлась манная крупа, небольшой котелок. Набрав еды, и старой одежды, что приносили жители деревни, они отправились дальше. Так передвигаясь от одной деревни до другой, они добрались до деревни, что находилась недалеко от большой реки. В этой деревне остались, как и во всех предыдущих, только женщины, пожилые люди, да малые детки, да еще несколько инвалидов: один без рук, другой без ног, вот и все мужское население. Остальное мужское население все были на фронтах, либо в партизанах. Когда телега въехала в деревню у реки, любопытные жители стали собираться вокруг. Многие ахали и сокрушались, увидев раненного мужчину, у которого распухла нога. И сокрушались, глядя на маленьких новорожденных детей.
– Что, детей-то мучить, осень то, чай, на пороге, – удивилась одна из женщин, – куда же вы теперь? Да еще с опухшей ногой?
– Места, всем хватит, – твердо сказала другая бабушка. И предложила Антонине остаться у нее с детьми.
– И то, правда! Устраивайтесь! Все! Хватит вам шляться с маленькими детьми по свету! – сказала еще одна женщина. Все вокруг телеги зашумели так громко, что разбудили детей. Детский плач усилился.
– Ну, что стоишь, мамаша, укладывай детей в люльки в хате, – решительная старушка говорила таким тоном, что сопротивляться и отказывать ей, было бесполезно.
– Рабочих рук не хватает. Скоро наступит пора собирать картошку. И вам молодым женщинам работы будет много! Что с нас толку, со старушек?
– А мы будем с детьми сидеть. Подумайте о детях, неспроста у тебя, мамаша, молоко исчезло.
– От переживаний молоко завсегда исчезает, – вставила еще одна из старушек.
Антонина покраснела, но в ответ промолчала. Глядя на нее, промолчали Галина и Степан.
Подчиняясь их мудрым указаниям, подружки взялись за дело. Перенесли весь свой скудный скарб в хату, сменили пеленки детям, накормили их, и стали греть воду, чтобы детей искупать.
– А ты, сынок, пока твоя жена занимается детьми, поди-ка, сюды, касатик, – подозвала она Степана. Велела раздеться.