Я никогда не видывал более неживой старухи – вся она состояла из костей и пергаментной кожи. Ее глаза, вопросительно смотревшие на меня, были бессмысленны. Ее можно было бы назвать слепой, впрочем, это зависит от того, что считать зрением. Быть может, она когда-нибудь любила, рожала детей, нянчила их, называла ласковыми именами. Но теперь все это исчезло, не сделав старуху ни счастливее, ни умнее. Теперь ей оставалось только приходить по утрам в холодную церковь и выпрашивать себе кусочек райского блаженства. Задыхаясь, я выскочил на улицу, чтобы глотнуть морозного утреннего воздуха. Какое счастье, что немногим из нас приходится выставлять напоказ нашу жизнь, когда мы достигаем семи или восьми десятков лет; хорошо, что очень многие получают апоплексический удар вовремя, что называется, в расцвете лет, и уходят куда-то расплачиваться за свои безумства. Иначе между больными детьми и недовольными стариками мы бы потеряли всякое представление о жизни.
В течение этого дня мне пришлось применять к себе всю мыслимую мозговую гигиену – старуха словно застряла у меня в горле. Но вскоре я очутился на седьмом небе отупения, чувствуя только, что кто-то гребет на байдарке, в то время, как я считаю его удары веслом. Иногда мне делалось страшно: а вдруг я запомню точное число ударов, и удовольствие превратится в важное дело, но мой ужас быстро проходил: точно по мановению волшебной палочки числа исчезали из моей головы, и я снова не имел ни малейшего представления о моем единственном занятии.
В Крее, где мы остановились перекусить, мы опять оставили байдарки в плавучей прачечной, которая в этот полуденный час была битком набита прачками, краснорукими и громогласными. Из всего Крея я запомнил только их и их фривольные шуточки. Если хотите, могу заглянуть в учебник истории и сообщить вам две-три даты, поскольку этот город не раз фигурировал в английских войнах. Но я предпочитаю упомянуть только о пансионе для девиц, который заинтересовал нас только потому, что был пансионом для девиц, и потому, что мы вообразили, будто представляем для него значительный интерес. Словом, в саду прогуливались девушки, а на реке были мы; и когда мы миновали пансион, в воздухе затрепетало несколько белых платков. Мое сердце забилось. И все же как бы мы наскучили друг другу, я и эти девицы, если б нас познакомили на крокетной площадке! Каким презрением прониклись бы мы друг к другу! А вот эта манера мне нравится: послать воздушный поцелуй или помахать платком тем, кого ты вряд ли когда-нибудь встретишь, поиграть с неосуществленной возможностью, натянуть канву, чтобы фантазия вышивала по ней свои узоры.
Церковь в Крее ничем не примечательное место. Ее заливал цветной свет из витражных окон; украшена она была медальонами с изображением Скорбного пути. Впрочем, мне доставила удовольствие одна необычная деталь: точная модель речной баржи, свисавшая со свода и снабженная письменным выражением надежды на то, что господь приведет «Сен-Николя» из Крея в безопасную гавань. Модель была сделана очень искусно и привела бы в восторг любого мальчишку. Но больше всего меня поразил характер опасности, которой остерегались люди, повесившие эту модель. Конечно, вы можете повесить в храме модель корабля, который плавает вокруг света, посещает тропики или полярные воды, подвергается опасностям. Но «Сен-Николя» из Крея предстояло лет десять плавать по заросшим каналам под шепот тополей на зеленых берегах и посвистывание шкипера у руля, всегда в виду какой-нибудь деревенской колокольни. Казалось бы, уж тут-то можно обойтись без вмешательства Провидения! Но кто знает, может, шкипер был шутником, а может, пророком, который хотел этим примером напомнить всем о серьезности жизни?
В Крее, как и в Нуайоне, святой Иосиф был самым почитаемым святым из-за того, что пунктуально исполнял просьбы богомольцев. Благодарный народ обозначал на табличках день и час, в которые молитвы были услышаны. Если время имеет значение, то святой Иосиф – самый лучший посредник. Я с удовольствием отметил, что его любят по всей Франции, потому что в религии моей родной страны он не играет почти никакой роли. Правда, меня несколько тревожила мысль, что раз святого так хвалят за пунктуальность, значит, от него ждут благодарности за посвященную ему табличку.
Для нас, протестантов, все это кажется пустым ребячеством. Будет ли благодарность людей за дары, полученные ими, выражена подобающим образом – дело второстепенное; главное, чтобы они испытывали благодарность. Подлинное невежество мы встречаем тогда, когда человек не замечает благих даров или считает, что обязан ими только самому себе. Что ни говори, а нет хвастуна смешнее того, кто сам проложил себе путь в жизни! Существует существенная разница между сотворением света из хаоса и зажиганием газового рожка в лондонской гостинице с помощью коробки безопасных спичек; что бы мы ни делали, а всегда будет нечто, данное нашим рукам со стороны, – хотя бы наши десять пальцев.