Читаем Алмаз раджи полностью

Словом, я вышел из собора в торжественном настроении. На маленькой иллюстрированной карте нашего путешествия вглубь страны, которая еще хранится в моей памяти и иногда развертывается в минуты грусти, Нуайонский собор стоит на первом месте и равен по величине целому департаменту. Я все еще вижу лица священников так, словно они стоят рядом со мной, и «Ave Maria» звучит во мне. Эти воспоминания заслоняют для меня остальной Нуайон, и я ничего более не скажу об этом городке. Он представляется мне грудой коричневых крыш, под которыми, вероятно, люди живут тихо и честно; когда солнце опускается, тень от собора падает на них, и звон пяти его колоколов слышится во всех кварталах, возвещая, что орган уже гремит.

Если я когда-нибудь перейду в лоно римской церкви, я попрошу, чтобы меня сделали епископом Нуайона на Уазе.

Вниз по Уазе. В Компьен

Даже самым терпеливым людям в конце концов надоедает вечно мокнуть под дождем, если, конечно, дело не происходит в горах Шотландии, где вообще забываешь о существовании ясной погоды. Именно это и грозило нам в тот день, когда мы покинули Нуайон. Я ничего не помню об этом плавании, кроме глинистых обрывов, ив и дождя, непрерывного, безжалостного, бичующего дождя. Наконец мы остановились перекусить в маленькой гостинице в Пенпре, где канал подходит к реке почти вплотную; мы совсем промокли, и хозяйка ради нас зажгла камин. Мы сидели в клубах пара, оплакивая свои невзгоды. Муж хозяйки надел ягдташ и отправился на охоту, жена сидела в дальнем углу и смотрела на нас. Полагаю, мы были достойны внимания. Мы ворчали, вспоминая о несчастье в Ла-Фер. Впрочем, дела шли лучше, когда от нашего имени говорил Папироска: у него было намного больше апломба, чем у меня, и к хозяйкам гостиниц он обращался с такой тупой решимостью, что она заставляла забывать о прорезиненных мешках. Заговорив о Ла-Фер, мы, естественно, перешли на резервистов.

– Маневры, – заметил Папироска, – довольно скверный способ проводить осенние каникулы.

– Такой же скверный, – уныло сказал я, – как плавание на байдарках.

– Вы изволите путешествовать для удовольствия? – с неосознаваемой иронией спросила хозяйка.

Это было уж слишком! С наших глаз упала пелена. Мы сказали себе, что, если завтра будет опять ненастный день, мы погрузим байдарки в поезд. И погода услышала это предостережение. Больше мы ни разу не вымокли. День разгулялся; по небу все еще бродили тучки, но только отдельные и окруженные синевой; яркий закат, розовый и золотой, предвещал звездную ночь и ясную луну. И река вновь начала развертывать перед нами окрестные пейзажи. Обрывы исчезли, а с ними и ивы; вокруг теперь вздымались мягкие холмы, и их очертания отчетливо вырисовывались на фоне неба.

Вскоре канал, добравшись до последнего шлюза, начал выпускать в Уазу многочисленные плавучие дома, и нам уже нечего было опасаться одиночества. Мы вновь свиделись со старыми друзьями: рядом с нами весело плыли вниз по течению «Део Грациас» из Конде и «Четыре сына Эймона»; мы обменивались шуточками с рулевыми, примостившимися на бревнах, и с погонщиком, охрипшим от понукания лошадей; а дети опять подбегали к бортам и следили, как мы проплываем мимо. Все это время мы как будто и не скучали, но до чего же мы обрадовались, завидев дымок над их трубами!

Чуть ниже по течению нас ждала еще более примечательная встреча, ибо к нам присоединилась Эна, река, уже проделавшая немалый путь и только что покинувшая Шампань. Теперь полноводный поток, сдерживаемый по сторонам дамбами, двигался плавно, с чувством собственного достоинства. Деревья и города смотрелись в него, как в зеркало; он спокойно нес наши байдарки на своей широкой груди. Нам не приходилось бороться с водоворотами, мы обленились и только погружали весло то с одной, то с другой стороны байдарки; нам не требовалось ни принимать решения, ни делать усилия. Наступило поистине райское время; мы приближались к морю, как настоящие джентльмены.

Мы увидели Компьен на закате: прекрасный профиль города над рекой. Близ пристани под звуки барабана маршировал полк солдат. На набережной было много народу: одни ловили рыбу, другие праздно глазели на реку. При виде наших байдарок все начинали указывать на них и переговариваться. Мы причалили к речной прачечной, где прачки до сих пор колотили вальками белье.

В Компьене

Мы остановились в большом шумном отеле, в котором никто не обратил на нас внимания.

Перейти на страницу:

Все книги серии Стивенсон, Роберт. Сборники

Клад под развалинами Франшарского монастыря
Клад под развалинами Франшарского монастыря

Роберт Льюис Стивенсон — великий шотландский писатель и поэт, автор всемирно известного романа «Остров сокровищ», а также множества других великолепных произведений.«Странная история доктора Джекила и мистера Хайда» — одна из самых знаменитых книг писателя. Таинственный господин по имени Эдвард Хайд совершает ряд вопиюще жестоких поступков. При этом выясняется, что он каким-то образом связан с добродетельным и уважаемым в обществе доктором Генри Джекилом…Герой блестящего рассказа «Преступник» Маркхейм, совершивший убийство и терзаемый угрызениями совести, знакомится с Сатаной, который предлагает ему свои услуги…В книгу также вошли искусно написанные детективные истории «Джанет продала душу дьяволу» и «Клад под развалинами Франшарского монастыря».

Роберт Льюис Стивенсон

Исторические приключения / Классическая проза
Преступник
Преступник

Роберт Льюис Стивенсон — великий шотландский писатель и поэт, автор всемирно известного романа «Остров сокровищ», а также множества других великолепных произведений.«Странная история доктора Джекила и мистера Хайда» — одна из самых знаменитых книг писателя. Таинственный господин по имени Эдвард Хайд совершает ряд вопиюще жестоких поступков. При этом выясняется, что он каким-то образом связан с добродетельным и уважаемым в обществе доктором Генри Джекилом…Герой блестящего рассказа «Преступник» Маркхейм, совершивший убийство и терзаемый угрызениями совести, знакомится с Сатаной, который предлагает ему свои услуги…В книгу также вошли искусно написанные детективные истории «Джанет продала душу дьяволу» и «Клад под развалинами Франшарского монастыря».

Роберт Льюис Стивенсон

Классическая проза
Веселые ребята и другие рассказы
Веселые ребята и другие рассказы

Помещенная в настоящий сборник нравоучительная повесть «Принц Отто» рассказывает о последних днях Грюневальдского княжества, об интригах нечистоплотных проходимцев, о непреодолимой пропасти между политикой и моралью.Действие в произведениях, собранных под рубрикой «Веселые ребята» и другие рассказы, происходит в разное время в различных уголках Европы. Совершенно не похожие друг на друга, мастерски написанные автором, они несомненно заинтересуют читателя. Это и мрачная повесть «Веселые ребята», и психологическая притча «Билль с мельницы», и новелла «Убийца» о раздвоении личности героя, убившего антиквара. С интересом прочтут читатели повесть «Клад под развалинами Франшарского монастыря» о семье, усыновившей мальчика-сироту, который впоследствии спасает эту семью от нависшей над ней беды. О последних потомках знаменитых испанских грандов и об их трагической судьбе рассказано в повести «Олалья».Книга представляет интерес для широкого круга читателей, особенно для детей среднего и старшего школьного возраста.

Роберт Льюис Стивенсон

Классическая проза / Проза

Похожие книги

К востоку от Эдема
К востоку от Эдема

Шедевр «позднего» Джона Стейнбека. «Все, что я написал ранее, в известном смысле было лишь подготовкой к созданию этого романа», – говорил писатель о своем произведении.Роман, который вызвал бурю возмущения консервативно настроенных критиков, надолго занял первое место среди национальных бестселлеров и лег в основу классического фильма с Джеймсом Дином в главной роли.Семейная сага…История страстной любви и ненависти, доверия и предательства, ошибок и преступлений…Но прежде всего – история двух сыновей калифорнийца Адама Траска, своеобразных Каина и Авеля. Каждый из них ищет себя в этом мире, но как же разнятся дороги, которые они выбирают…«Ты можешь» – эти слова из библейского апокрифа становятся своеобразным символом романа.Ты можешь – творить зло или добро, стать жертвой или безжалостным хищником.

Джон Стейнбек , Джон Эрнст Стейнбек , О. Сорока

Проза / Зарубежная классическая проза / Классическая проза / Зарубежная классика / Классическая литература
Один в Берлине (Каждый умирает в одиночку)
Один в Берлине (Каждый умирает в одиночку)

Ханс Фаллада (псевдоним Рудольфа Дитцена, 1893–1947) входит в когорту европейских классиков ХХ века. Его романы представляют собой точный диагноз состояния немецкого общества на разных исторических этапах.…1940-й год. Германские войска триумфально входят в Париж. Простые немцы ликуют в унисон с верхушкой Рейха, предвкушая скорый разгром Англии и установление германского мирового господства. В такой атмосфере бросить вызов режиму может или герой, или безумец. Или тот, кому нечего терять. Получив похоронку на единственного сына, столяр Отто Квангель объявляет нацизму войну. Вместе с женой Анной они пишут и распространяют открытки с призывами сопротивляться. Но соотечественники не прислушиваются к голосу правды — липкий страх парализует их волю и разлагает души.Историю Квангелей Фаллада не выдумал: открытки сохранились в архивах гестапо. Книга была написана по горячим следам, в 1947 году, и увидела свет уже после смерти автора. Несмотря на то, что текст подвергся существенной цензурной правке, роман имел оглушительный успех: он был переведен на множество языков, лег в основу четырех экранизаций и большого числа театральных постановок в разных странах. Более чем полвека спустя вышло второе издание романа — очищенное от конъюнктурной правки. «Один в Берлине» — новый перевод этой полной, восстановленной авторской версии.

Ганс Фаллада , Ханс Фаллада

Проза / Зарубежная классическая проза / Классическая проза ХX века / Проза прочее
Самозванец
Самозванец

В ранней юности Иосиф II был «самым невежливым, невоспитанным и необразованным принцем во всем цивилизованном мире». Сын набожной и доброй по натуре Марии-Терезии рос мальчиком болезненным, хмурым и раздражительным. И хотя мать и сын горячо любили друг друга, их разделяли частые ссоры и совершенно разные взгляды на жизнь.Первое, что сделал Иосиф после смерти Марии-Терезии, – отказался признать давние конституционные гарантии Венгрии. Он даже не стал короноваться в качестве венгерского короля, а попросту отобрал у мадьяр их реликвию – корону святого Стефана. А ведь Иосиф понимал, что он очень многим обязан венграм, которые защитили его мать от преследований со стороны Пруссии.Немецкий писатель Теодор Мундт попытался показать истинное лицо прусского императора, которому льстивые историки приписывали слишком много того, что просвещенному реформатору Иосифу II отнюдь не было свойственно.

Теодор Мундт

Зарубежная классическая проза