Алмаз раджи

В городе царили резервисты и прочий милитаризм. Лагерь конических белых палаток, расположенный близ Компьена, напоминал гравюры из иллюстрированной Библии. На стенах всех кафе красовались портупеи, на улицах целый день звучала военная музыка. Англичанин в Компьене не мог не воспрянуть духом, ибо солдаты, маршировавшие под барабан, были щупленькими и шагали вразнобой. Каждый наклонялся под своим особым углом и чеканил шаг по собственному разумению. Куда им до великолепного строя шотландских великанов-горцев, которые маршируют за своим оркестром, грозные и необоримые, как явление природы! Кто, видевший хоть раз наши полки, может забыть тамбур-мажора, тигровые шкуры барабанщиков, трубачей в скатанных пледах, величественный ритм целого полка, идущего в ногу, гул барабана и пронзительные звуки волынок, наигрывающих воинственные марши?

Хотя французские солдаты и выглядят во время парада довольно уныло, но на марше они веселы, проворны и полны энтузиазма, как толпа охотников на лисиц. Как-то в лесу Фонтенбло на дороге в Шальи я встретил маршевую роту. Впереди шагал запевала и громко выводил задорную походную песню. Все остальные шагали в такт и даже в такт вскидывали ружья. Молодой офицер на лошади с трудом сохранял серьезность, слушая слова песенки. Таких рьяных ходоков, казалось, ничто не может утомить.

В Компьене меня больше всего восхитила ратуша. Я просто влюбился в эту ратушу. Она истинное воплощение готической легкости: бесчисленные башенки, химеры, проемы и всяческие архитектурные причуды. Некоторые ниши позолочены или раскрашены, а на большой квадратной панели в центре расположен черный горельеф на золотом поле: Людовик XII едет на боевом коне, уперев руку в бок и откинув голову. Каждая его черта дышит царственным высокомерием, нога в стремени надменно отделяется от стены, глаз глядит сурово и гордо. Даже конь словно с удовольствием шагает над распростертыми ниц сервами[69], и ноздри его подобны жерлам боевых труб. Вот так вечно едет по фасаду ратуши добрый король Людовик XII, отец своего народа. Над головой короля в высокой центральной башенке виднеется циферблат часов, а высоко над ним три механические фигурки, каждая с молотком в руках; они отбивают часы, половины и четверти часа. У центральной фигурки позолоченный нагрудник, у двух других позолоченные панталоны, у всех трех шляпы с пышными перьями, как у рыцарей. Когда подходит четверть часа, человечки поворачивают головы и многозначительно переглядываются, потом все три молотка опускаются на маленькие колокольчики внизу. Часовой бой раздается звучно и густо из недр башни, а позолоченные джентльмены с удовольствием отдыхают от трудов.

Я с громадным удовольствием следил за движениями рыцарей и старался не пропускать этот спектакль. Хотя Папироска и выказывал презрение к моему энтузиазму, но я видел, что он и сам до известной степени увлекся позолоченными человечками. Нелепо выставлять такие игрушки на крышах, подвергая их зимней непогоде. Им больше подошел бы стеклянный колпак с каких-нибудь нюрнбергских часов. И не следует ночью, когда дети в постелях и даже взрослые храпят под своими перинами, оставлять эти фигурки, позволяя им звонить для звезд и луны. Подобные игрушки следует прятать в ящики с ватой до восхода солнца, когда дети снова выбегают на улицу.

На компьенском почтамте нас ожидала целая пачка писем, и местные почтовые чиновники в виде исключения выдали их нам по первому требованию.

Наше путешествие, можно сказать, закончилось в Компьене с получением этих писем. Чары развеялись. С этой минуты мы уже отчасти вернулись домой.

Во время путешествия не следует вести переписку. Даже самому писать-то непонятно зачем, а полученное письмо – смерть для радостного чувства каникул. Я бегу от своей страны и от себя. Я хочу ненадолго полностью погрузиться в новую обстановку, как в новую стихию. На некоторое время я отказываюсь от моих друзей и привязанностей. Уезжая, сердце я оставляю дома в ящике стола или отправляю его вперед с моим чемоданом, рассчитывая, чтобы оно будет ждать меня в назначенном месте. Когда я окончу путешествие, то прочитаю все ваши прелестные письма с надлежащим вниманием. Но, видите ли, я истратил столько денег и столько раз ударил веслом по воде единственно ради желания побывать за границей, а вы вашими новостями насильно переносите меня домой. Вы натягиваете шнурок, и я чувствую, что я птица на привязи. Вы по всей Европе преследуете меня мелкими неприятностями, а я и уехал-то только ради того, чтобы их избежать. На войне жизни не бывает отпуска, мне это известно, но неужели невозможно освободиться хотя бы на неделю?