— Э-э-э, нет, — качнул головой Кощей. — Сказанного слова не запихнуть назад в глотку. Особенно если это слово верности. Особенно если это слово дано мне. Нужно быть осмотрительнее в своих словах и клятвах. Никогда, слышишь, никогда нельзя клясться кому-либо или чему-либо служить во всем. Со временем многое может открыться. И многое может измениться. Со временем служба может оказаться совсем не той, на какую ты рассчитывал. Так что лучше вообще никому не обещать никакой службы. Впрочем, тебя этот совет уже не касается. Ты уже сказал свое слово. И что-то менять для тебя слишком поздно.
— А вот это мы сейчас увидим! — процедил Тимофей.
Клятва? Плевать на клятву! Слово? Плевать на слово! Трижды сказанное «да»? Да хоть тридцать раз по трижды! Все равно! Пле-вать!
Его скрученный спиралью меч был сейчас бесполезен. Но вокруг полно другого оружия. Тимофей бросился к длинному латинянскому мечу, валявшемуся неподалеку.
Говорят, Кощей бессмертен и его невозможно убить. Но Тимофею сейчас было плевать и на то, что говорят.
Это казалось безумием. Никчемной глупостью и полнейшим безрассудством. Любой чародей средней руки наверняка опередил бы его и легко остановил бы боевым заклинанием, а Кощей был явно не из середнячков. И все же он не сотворил даже простенькой защитной волшбы.
Кощей неподвижно сидел на троне и улыбался в лицо Тимофею.
Тимофей поднял меч, шагнул вперед.
«Сдохни, тварь! Или убей меня!»
А Кощей все улыбался. Не колдовал.
Однако проверить, так ли уж неуязвима для боевой стали навья плоть, Тимофею не удалось. Жгучая боль, хлынувшая откуда-то изнутри, вдруг пронзила правую руку и разлилась по телу.
Ладонь, сжимающая рукоять меча, разжалась. Онемевшие пальцы распрямились. Меч выпал. Сознание помутилось.
Тимофей обнаружил себя лежащим на полу. Эхо его вопля еще металось по тронной зале. Левая рука обхватила правую.
Боль уходила медленно, тугими нервными толчками. А когда наконец она ушла, остались странное оцепенение в мышцах и пустота в голове. Тимофей не мог шевельнуть даже пальцем. И уже было ясно: ЭТО будет проходить дольше. Гораздо дольше, чем первая волна боли.
— Это не моя магия, — вновь раздался голос Кощея, так похожий на голос Угрима. — Это твое слово верности. Ты не сможешь поднять на меня руку. И ты будешь служить мне во всем. Как обещал.
Это был не вопрос. Это было утверждение.
Тимофей застонал сквозь стиснутые зубы. Неужели правда? Неужели все, что рассказывает ему тварь, правда? Но как?! Но почему?! В голове ТАКОЕ не укладывалось!
Быть может, его мысли были услышаны. Быть может, нет.
Но ответ был получен.
— Кровь твоего князя-колдуна, живая, сильная кровь, согревала меня даже через это… — Кощей поднял осколок лопнувшего кристалла, застрявший между адамантами трона. Задумчиво повертел его в руках.
Прозрачный обломок разрушенного саркофага заиграл разноцветными бликами в надколотых гранях. Сейчас даже не верилось, что останки Кощея когда-то помещались внутри этих самоцветов.
— Конечно, даже такая кровь не могла пробудить меня сразу и полностью, — продолжал Кощей, — но мои помыслы и мои чаяния постепенно мешались с ней. И времени у нас с Угримом было много. А достичь единения в стремлении к общей цели не так уж и сложно. И в конце концов настал момент, когда в крови князя запульсировали мои токи, моя воля и моя сила.
«А вот это ложь! — подумал Тимофей. — Если бы сила Кости высвободилась, посвященные чародеи рано или поздно узнали бы, что кроется в горбу Угрима. И первой из узнавших это была бы его супруга-ворожея!»
Прозвучал ответ и на эту невысказанную вслух мысль.
— Князь не черпал мою силу и не пользовался моей магией так грубо, как делают это чародеи твоего мира. Моя магия просачивалась в него сама, понемногу, из года в год, из века в век. Собственно, иначе и быть не могло: меня держали слишком крепкие оковы.
Тимофей слушал, не зная, верить услышанному или нет. А впрочем, какой смысл Кощею его обманывать. Сейчас — какой?
— Та малость, которая едва-едва пробивалась сквозь кристалл, заключенный в горбу Угрима, — слишком тонкая материя для человеческого восприятия. Вашим магам это трудно распознать. Даже твой князь не почувствовал, что начал следовать не своей, а чужой воле. Даже чародейка, делившая с ним ложе, ничего не заподозрила.
«Тебе здорово повезло, тварь!» — с тоской подумал Тимофей.
— Дело не в везении, — ничуть не смутился Кощей. Да, он, определенно, читал его мысли. Причем без видимых усилий.
Наверняка, навья тварь могла бы и мысленно отвечать Тимофею. Но после вынужденного длительного молчания ей, похоже, просто нравилось говорить вслух. — Случившееся должно было произойти рано или поздно.
Кощей бросил осколок прозрачного саркофага к ногам Тимофея. Это был крупный граненый кусок, похожий на обломок разбитой чаши. На гладкой поверхности проступали прихотливый матовый росчерк и завиток. Каждый кристалл-саркофаг был помечен такими вот колдовскими знаками — древними письменами, которые прочел, которым поверил и которым доверился Угрим.