На другой день ранним утром перед гостиницей выстроился длинный кортеж всадников, отправлявшихся в дальний и опасный путь. Все они сидели на добрых, привычных ко всем местным условиям мулах, все были хорошо вооружены и имели при себе изрядные запасы муки, сушеного мяса, сала, соли, кофе, различных лекарственных снадобий, теплых пледов и одеял, коек и гамаков, топоров, котлов и иной хозяйственной утвари и даже изрядное количество бизоньих шкур.
– А шкуры зачем? – осведомился Халлинг.
– Это наши лодки; на каждую такую шкуру садится один белый, а двое или трое туземцев плывут и тащат этот кожаный плот за собой.
– Но почему же белые не плывут сами? – спросил доктор Шомбург.
– Никто не мешает переправляться вплавь и белым, если они хотят, – в таком случае этот плот послужит для перевозки вещей.
– Что же, это прекрасно! – одобрил Шомбург.
Многие из перуанцев, отправлявшихся на родину, знали об исчезнувших сокровищах Фраскуэло; один из них даже был всего год тому назад в тех местах, где родился и вырос сеньор Рамиро.
– Какой замечательный монастырь построили монахи в саду твоего родительского дома! – рассказывал он. – А дом, в котором ты родился, Рамиро, служит у них теперь странноприимным домом и монастырской гостиницей. Приором там в настоящее время твой враг, брат Альфредо. Он ходит, бледный и согнутый, вечно унылый и молчаливый, блюдет посты сверх положенных, целые ночи простаивает в молитве в уединенной келье и вообще ищет уединения, даже и днем, в саду. Его излюбленное местопребывание – ущелье в той глухой части парка, где начинается горная гряда. Он часто уединяется в глубине этого ущелья и пропадает там по нескольку часов кряду, строго запрещая кому бы то ни было нарушать там его уединение под страхом строжайшего взыскания!
Кроме этого земляки рассказывали Рамиро много разных новостей о его родине, о прежних друзьях и знакомых, между тем как длинный караван путешественников медленно двигался между рядами пальм и банановых кустов, оставляя далеко за собой прелестные окрестности Рио. Плутон бодро и весело бежал подле Бенно, ласково поглядывая на него своими умными глазами.
– Скажите, вы не верите ни в какие приметы или предзнаменования? – спросил у Бенно один из всадников.
– Нет, не верю, сеньор.
– И я тоже! – вмешался доктор Шомбург.
– Хорошо, сегодня вечером на привале я расскажу вам одну маленькую историю, и тогда посмотрим, что вы скажете!
– Через два часа будет привал, – сказал сеньор Рамиро, взглянув на свои часы, – и недурно было бы поохотиться на какую-нибудь живность. Продолжительное пребывание в седле крайне утомительно и вредно, надо непременно немного поразмять ноги!
Солнце стояло уже низко, и проводники стали приискивать удобного местечка для ночлега. Перед нашими путниками тянулась цепь небольших холмов, через которые предстояло перебраться; вокруг расстилался густой зеленый ковер лугов, там и сям прерываемый обломками скал или гигантскими глыбами серого камня. В воздухе повеяло вечерней прохладой, легкий ветерок шелестел верхушками стройных пальм и развевал длинные гирлянды многоцветных вьюнов, спускавшихся с деревьев, задевая ими шляпы и лбы всадников. Вдруг Рамиро указал вверх и сказал:
– Видите, Бенно, высоко в небе эту громадную птицу, подстерегающую добычу?
– Да. Орел, если не ошибаюсь!
– Это гарпия[6] – самый крупный и самый опасный из всех видов орлов. Вон там его гнездо, – сказал Рамиро, указывая на вершину старого, наполовину обнаженного дерева. – Видите? Он вдвое больше самого большого журавлиного или аистового гнезда! Смотрите! Гарпия заметила свою жертву и устремляется на нее.
Действительно, в этот момент хищная птица с резким, пронзительным криком упала, точно камень, с высоты, и все смотрели, затаив дыхание, на громадного черного с белым хищника, длиной более трех футов, с могучими крыльями, горящими, точно раскаленные уголья, глазами и дрожащими, судорожно сжатыми когтями, готовыми ежеминутно впиться в намеченную жертву и утащить ее с собою. Минута – и воздух огласился жалобным криком; что-то зашелестело, затрещало в кустах, и затем, плавно взмахивая крыльями, гарпия стала вновь подыматься вверх, унося в своих когтях молодую косулю. Казалось, косуля для нее была не тяжелее сорванного цветка, и в несколько секунд птица вместе со своей добычей очутилась в своем гнезде.
– Мне ничего не стоит взобраться на это дерево! – сказал Педро.
– Это не так трудно, но только с гарпией шутить нельзя, можно и глаз лишиться!
– Смотри, сеньор, – сказал один из индейцев-проводников, – она тебе одним ударом клюва пробьет череп. Не подходи к ней близко, если не хочешь смерти. Даже взгляд ее дурной: если только она взглянет на тебя, ты упадешь замертво!
– Пустяки, я взберусь на дерево и застрелю ее из пистолета! – сказал Педро.
– Берегись, господин, она высосет твою кровь!