Альпийская фиалка

— Пусть моя располневшая фигура доставит вам двойное удовольствие. — И Немой Король, распахнув полы шубы, раскинул руки.

— Herr Gott, sacrament![106] — воскликнул Тиделен.

— Вот тебе и чудо!

— Теперь понимаю, почему ты мне показался толстым.

А Немой Король стоял, широко распахнув шубу. На изнанке ее из множества карманов, как на полках трактира, торчали головки бутылок. Тиделен и Мориц бросились доставать бутылки из этих карманов, из складок шубы, из карманов штанов, и откуда только они не доставали их!

— Когда же ты успел собрать такое количество? Ведь весь день мы были вместе. — И Тиделен окинул взглядом винные бутылки, часть которых он поставил на пол.

— Со вчерашнего дня я сделался философом Биасом[107]. Думал, что Томаса выпустят и мы будем его приветствовать уже на лестнице, но колесо фортуны повернулось иначе.

— Теперь к делу, magister bibendi (мастер выпивки). Счастливому человеку всюду хорошо, даже в погребе дяди Мартына.

Тиделен, который был известен также и как художник, смастерил на койке пиршественный стол по своему вкусу — в середине поместил жареного поросенка, окруженного вареными яйцами. При свете лампы поросенок блестел так, словно это было желтое мраморное изваяние в оправе из слоновой кости. Рядом — множество рыбы и среди нее — две камбалы с раскрытыми ртами, как бы норовящими вот-вот откусить жирную ножку поросенка. Зернышки красной икры мерцали подобно коралловым бусам. А колбасы?.. Ливорнская, с привкусом дыма, телячья и такая, что не имеет ни привкуса дыма, ни начинки из телятины, а напоминает обнаженную руку фламандки. И среди всего этого добра, на соответствующем расстоянии друг от друга, Тиделен расставил винные бутылки, из которых одна походила на католического аббата, другая — с синим колпачком и золотистым сургучом — напоминала молодого офицера мушкетерского отряда, чей золотой шлем так мерцал в сумерках.

Они едва разместились, потому что на пятерых нашлась лишь одна табуретка. Армениер уселся по-во-сточному, поджав под себя ноги, чем доставил большое удовольствие товарищам. Немой Король захотел было последовать его примеру, но панталоны затрещали по швам и койка едва не осела под тяжестью его туши. Ему уступили единственную табуретку.

Первые чаши опорожнили во имя братства. Армениер выпил с трудом: вино отдавало не то древесиной, не то дегтем. В висках его застучало. Что-то приятное и вместе с тем горькое зашевелилось в нем, и он почувствовал какое-то вялое раздвоение, как бы сомнение в самом себе.

— Дорогой мой брат, дели с нами наш символический ужин, — проговорил Томас.

— Ему не понравилось наше вино. Конечно, после родины Ноя…

— Нет, нет, напротив, — Армениеру стало неловко, что он выдал свое состояние, — пришлось опорожнить свой стакан.

— Мы осушаем второй. А Немой Король уже успел влить целую бутылку в свой внутренний карман.

— Пусть друг наш чувствует себя свободно среди нас.

— Вся эта обстановка так нова для меня, ведь я… я даже не знаю до сих пор, что это такое. — И он указал на икру.

Слова были так наивно-откровенны и сопровождались такой улыбкой, что нельзя было на нее не ответить.

Немой Король посмотрел удивленно: косые глаза его остыли, тяжелая челюсть не двигалась.

Томас придвинул тарелку.

— Это икра, отведай.

— Мне нельзя, — Армениер почувствовал, что лицо его горит от стыда, и, подняв голову, быстро проговорил: — Я рыбы и икры не люблю.

— Тогда отведай свинину.

— Я сыт.

— А-а!.. — позевывая, как голодный зверь, затянул Немой Король. — Да ведь он же армянин, а вера армянская запрещает есть кушанье, приготовленное руками чужеземца.

Армениер вышел из себя:

— Это не мы, а персы!.. Мы — христиане, у нас нет такого канона!

— Ты насытился, мой дорогой брат?.. А может, чье-нибудь лишнее слово обидело тебя. Индуанис, — обратился Томас к Немому Королю, — сегодня ты говорил столько, сколько не произнес в продолжение целого месяца; ежели бы молчал — был бы философом.

— Меня никто не обидел, брат Томас. Я вдруг вспомнил что-то… И… я безмерно рад, что нахожусь с вами.

— В таком случае кушай и пей, — сказал Мориц.

— Мориц, когда говорит Рим, то мир хранит молчание! — пригрозил Томас, и все поняли, кто из присутствующих Рим и кто мир. — Тиделен, налей бокалы!..

Тиделен наполнил бокалы.