Альпийская фиалка

— Я нашу подушку ей отдала, — сказала жена и прижалась к нему еще сильнее. Сакан учуял дурной запах изо рта жены, показалось ему, что зубы у нее поржавели и подгнили. Повернулся на другой бок, лицом к стене и сам подивился — как же это он до сих пор не слышал этого запаха у нее изо рта.

Рассветный луч успел уже проникнуть через ер-дик, застыв на карпете молочноватым пятном, когда Сакан протер глаза, надел постолы.

Проходя мимо Аси, он увидел белое платье, шею, часть плеча, тонкую полоску белой ткани на плече. Рванулся к двери, схватил серп и вышел на двор.

Перед домом, возле ручья, умыл лицо, вытер его краем чухи, сошел в ущелье — накосить травы в саду. Дорогой Сакан неотступно думал — голой легла спать Ася или осталась в рубашке, а если в рубашке была, тогда отчего плечо было обнажено, может, лежащее рядом белое платье и было ее рубашкой?

Корова то и дело оборачивалась на дверь хлева, вылизывала теленка, терлась шеей о доски, раздирая ее в кровь. В доме уже проснулись, успели убрать постель, жена его разожгла очаг и кипятила воду для чая, когда вошел Сакан с двумя копнами свежей травы за плечами.

Раскладывая траву перед коровой, Сакан заметил, что Ася стоит рядом. Она смеялась, когда теленок тянул морду к свежей травке, обнюхивал ее и отбегал на слабых еще ножках, тычась в материнское вымя.

Ася выбрала из копны два-три цветочка, поднесла к мордочке теленка, корова почуяла это, забила хвостом, резким движением повернула голову. Не будь она привязана, может, и боднула бы. Ася отпрянула, цветочки выпали из рук.

Вскипятив воду для чая, жена Сакана подогрела воды, чтобы Ася могла умыться. И хотя Ася противилась, жена Сакана взяла из ее рук миску, чтобы поливать ей.

Сакан стоял на пороге хлева. Он видел, как умывается Ася. Набрав полный рот воды, раздув щеки, она пальцем сполоснула зубы, ополоснула рот, выпустив воду изо рта, и так несколько раз. И тотчас вспомнилось Сакану, как дурно пахло изо рта ужены.

— Вот гляди и учись, чему тебя мать учила?!

Утром, за чаем, Ася опять ела немного. Мать с одной стороны, жена — с другой наседали на Асю.

— Ешь, путь у тебя долгий, еще проголодаешься.

Ася рассмеялась, сказав:

— Того, что я успела съесть, мне на три дня хватит.

Нани удивилась и решила про себя, что Ася хворая, что внутри у нее пусто, никак, болезнью мается, коли не ест.

Потом Сакан пошел и привел из соседского хлева Асиного коня. На крышах собралось несколько женщин, Ася что-то говорила им. Сакан подтягивал подпругу, когда слух его уловил, что Ася обещает еще когда-нибудь приехать.

Конь стоял уже оседланный, когда женщины спустились с крыш. Ася подала руку нани, нагнулась и поцеловала малыша в щечку, подошла — взобраться на коня. Сакан держал поводья. Ася протянула руку к седлу, попыталась вскочить, и вот-вот нога ее должна была уже выскользнуть из стремени, как Сакан поддержал ей ногу, помог сесть в седло.

Ася попрощалась с Саканом, тронула коня и поехала вниз по тропе. Женщины провожали ее до края села, показали дорогу в ближнее село, тут и расстались. Женщины рассыпались по улочкам села. Ася, крепко держа поводья, каблуками пришпорила коня и тот пошел резвее.

Сакан с минуту так и стоял, как вкопанный, потом подошел к двери хлева, но вспомнил, что идти-то ему в сад надо, повернул назад, стал спускаться в ущелье.

Когда он помогал Асе взобраться на коня и поддержал ей ногу, ему почему-то показалось, что пальцы его утонули в чем-то мягком. А когда нагнулся вставить ее ногу в стремя, подол Асиного платья приподнялся, и глазам Сакана открылись ее белые бедра.

Весь день Сакан поливал сад.

Вода текла под деревья, и, пока шла от дерева к дереву, Сакан полеживал на спине, прикрыв веки.

Деревья схлестывались ветвями, шурша, терлись друг о друга листья. Когда между ветками образовывался вдруг зазор и глазам Сакана представал простор небес, ему начинало казаться, что облако и есть белое платье, которое ночевало в их доме, рядом с его постелью.

Уже стемнело, когда возвратился он домой. Прислонил заступ к стене дома, пошел проведать корову. Вошел в дом, поворчал на жену, что корова не поена. Жена пыталась было возразить, сказать, что она весь день полола на огороде, что не было ее дома, но притихла, расстелила скатерть, выложила хлеб, сыр, мацун.

Сакан плотно поужинал, так и не улыбнувшись, не цоднимая головы и проглатывая последний кусок, проворчал:

— Постели мне, да не забудь положить у дверей точильный камень, я его утром заберу.

Сказал и расстегнул ремень.

А когда Сакан положил голову на подушку, снова цовеяло на него запахом, который шел от платья Аси. Вчера на этой подушке лежала ее голова.

Сакан зарылся с головой в подушку, раздул ноздри и стал жадно впитывать этот запах. Перед взором его качались плечо, белое платье, приятные ноги.