Альпийская фиалка

Ему бросились в глаза вздутые жилы на шее отца, когда старик поднимал тяжелую корзину.

— Иди, иди домой. Мать небось уже приготовила чай…

Много лет спустя, когда Тигран вспоминал родной дом и старика отца, перед его глазами вставала картина: шея отца напряжена, и на ней жилы, тугие, словно натянутые струны…

В первые дни после приезда гостей в доме перебывало много народу. Они подходили к хозяевам, к гостям и крепко, по-деревенски целовали их в щеки, в глаза, в брови и в лоб.

Поцеловали и маленькую Анжик, но она вынула платок, вытерла себе щеки и нахмурилась, словно ей это было неприятно.

Мина-биби заметила это. Ей не понравилось, что у Анжик белый чистый платок. Зачем маленькой девочке платок? Не жди от этого добра.

Пригорюнилась Мина-биби, задумалась. Ее кольнула мысль, что сын, невестка и внучка не захотят жить в деревне, они привыкли к городу и снова уедут. А она привязана к деревне, к Авану-ами, к своей старой прялке, за которой коротала долгие зимние вечера возле теплого очага, при свете черной керосиновой коптилки.

Как-то раз тетка Шармах, с улыбкой смотревшая на Анжик, заметила, что девочка обтерла своим платком ложку.

— Мина, как видно, ты не угодила своей внучке.

Чтобы не обидеть мать, Тигран сказал:

— Она и в городе так делает.

Но Мина-биби опять пригорюнилась и совсем упала духом.

Для девочки в деревне было много нового. Она засыпала отца вопросами: почему в деревне не пользуются вилками, почему бабушка, завернув сахар в платок, прячет его в сундук. Незнакомая деревенская обстановка возбуждала ее любопытство, и вопросам не было конца.

Однажды к Тиграну зашел сосед и попросил его написать бумагу. Подписывая ее, сосед засмеялся. Анжик заметила, что он держал ручку так же неумело, как она лопату.

Первые две недели пролетели незаметно. Жители деревни привыкли к новичкам и скоро перестали пялить на них глаза.

Правда, женщины и девушки порой с любопытством разглядывали одежду Эли, ее обувь, шляпу. Одни подсмеивались над ней, сравнивая ее шляпу с птичьим гнездом, другие соглашались, что в шляпе гораздо удобнее и красивее.

Тигран ходил на собрания, беседовал с молодыми и старыми о городе, о дальних краях.

Крестьяне с интересом слушали его, расспрашивали, рассказывали о своих нуждах.

Иной раз Тигран приходил в отчаяние: так многого еще недоставало деревне, таким тяжким был крестьянский труд. Но временами он ощущал могучий прилив сил и щурил глаза, словно уже видел вдали будущее деревни.

Эля помогала Мина-биби по хозяйству. Мина-биби рассказывала о прошлом, о том, как молодых девушек выдавали за стариков, как лечились от болезней у знахарей, какие муки терпела женщина, — и сердце ее сжималось.

Сбивая масло или расчесывая шерсть вместе со свекровью, она слушала ее рассказы и словно листала летопись тысячелетней истории деревни, каждая страница которой повествовала о темноте и невежестве, о мучениях женщины.

Вспоминая отдельные случаи, Мина-биби качала головой. Страх охватывал Элю, ей казалось, что в этих крестьянских домах все еще гнездятся вековой мрак и зло.

Анжик проводила время с дедом или же с соседскими ребятишками. Вокруг нее собирались сверстники и с удивлением смотрели на ее красиво уложенные волосы, на маленький гребешок в волосах, на ботиночки с пуговками, и каждому хотелось иметь такие же красивые вещи, так же, как она, подпоясываться черным кожаным пояском.

Почти каждый вечер перед сном Мина-биби просила Анжик лечь вместе с ней. Ей хотелось обнять внучку, прижать ее к своей иссохшей груди, утешаясь мыслью, что это не единственный росток, что будут и другие побеги…

Но Анжик всегда отказывалась:

— Мне не хочется, я не лягу с тобой.

Анжик с трудом сдерживалась, чтобы не сказать, что от бабушки плохо пахнет, что днем она ходит босая, а спать ложится, не вымыв ноги. Укрывшись голубым одеялом, привезенным из дому, Анжик засыпала, вспоминая город, свою школу, пионерский отряд, кино, трамваи и прочее. Под голубым одеялом Анжик было тепло и уютно, как дома.

Весеннее солнце пригревало все сильнее. Деревня оживала.

Издали она была похожа на огромный муравейник, пробудившийся с началом весны. Под солнечными лучами прогревались помойные ямы, во дворах все сильнее пахло гнилью, и от этого запаха щипало вносу и слезились глаза.

Скотина томилась в хлевах, крестьяне поговаривали о горных пастбищах, где уже зазеленела трава.

Подобно другим, Мина-биби собиралась на кочевье. Прежде чем перекочевать в горы, она решила побывать вместе с Анжик в часовне.

В груди ее теплилась надежда научить внучку молиться. Почему у нее родилось такое желание, она и сама не знала. Старуха мечтала удержать сына в деревне, вырастить из Анжик скромную деревенскую девушку и с годами отучить ее от городских замашек.

Как было бы хорошо, если бы они остались в деревне. Но Тигран все твердил, что скоро надо возвращаться в город, так как отпуск подходит к концу. Приедут ли они еще в деревню? Доживет ли она до этого? Кто знает?