Альпийская фиалка

— Э-э, разве мы живем?.. Такое у него перо — приложи к камню, камень треснет… Как взглянул на меня: «Брат Арутюн, говорит, хочешь скажу, зачем ты пришел? Ты хочешь, говорит, чтобы я написал письмо русскому царю о твоем сыне». Я прямо обалдел! Раскрыл он книги законов, читал, читал, одну отложил, другую взял, наконец нашел. Во-от диво! Ну и писание, ну и силища!

Слушатели выражали свое восхищение писарем Давидом и его пером и сами рассказывали какую-нибудь историю о его мудрости и смекалке.

— Писарь, а толковее другого адвоката!

— Дедушка, а почему ответ не приходит?

— Эх, ребятки, вы думаете у царя других забот нету? Войны, да и народ опять же прокормить надо. А сколько прошений он получает за день: ежели я вам скажу тыща — то считай две. Может, и наше когда-нибудь попадет ему в руки. А то к чему же нам эту бумажку выдали? На ней так и написано: от Арутюна Адамова — письмо русскому царю.

Настала весна. Однажды десятский Ибиш объявил, что в соседнем селе будет сходка.

— Эй, люди, нового пристава поставили, другого старосту надо выбирать. Со двора — по человеку!

На выборы старосты дед не пошел, в тот день заболел вол Ала, он стонал, а из ноздрей текла гнойная слизь. Дедушка приложил ко лбу вола повязку с горячей золой, поглаживал его, говорил ласковые слова. Спустя несколько дней, когда больной вол поднялся и, осторожно переставляя ноги, стал слизывать соль с каменной плиты во дворе, дед снова сел на свое обычное место, чтобы поглядеть на возвращающихся с поля крестьян. И вдруг появился десятский.

— Завтра утром пойдешь к новому приставу. Он тебя вызывает. Смотри, чтобы быть вовремя, а то говорят, он больно сердитый.

— К добру ли, Ибиш? — спросил дедушка, вставая.

— Точных сведений не имею. Так он велел.

— Кто?

— Новый староста, Арустам Мукелянц.

Дед больше ничего не спросил. Ибиш удалился. Вмешательство Арустама не предвещало ничего доброго. У него были старые счеты с дедом.

— Что там наговорил этот сыч? — спросила бабушка.

— Арустам зовет, новый староста.

— А?

Дед повторил свои слова еще раз.

— Уж не ответ ли пришел? — сказала бабушка.

— Может. Пора бы! А если и нет ответа, то вот-вот должен прийти. Но он говорил, что пристав требует. Так ведь? — обратился он к нам.

Мы подтвердили, что Ибиш действительно так и сказал, но, чтобы узнать вернее, дедушка послал нас к нему спросить еще раз.

Десятский вначале рассердился на нас, мол, не даем и поесть спокойно, но потом сказал, что позвал деда пристав, а приказ он получил через Мукелянца Арустама.

— Назу-ахчи, видать, твоя правда, — сказал дед, выслушав нас. — Наверное, ответ получили или, кто знает, может, что-нибудь надо разузнать для царя.

Когда мы ложились спать, дед наказал мне встать завтра утром пораньше. Я должен был поехать с ним и посторожить коня, пока дед будет у пристава.

Радости моей не было предела. Ведь я увижу соседнее село, на лошади за спиной дедушки я поднимусь на вершину горы, которая с нашего двора кажется такой далекой. И наконец я увижу самого пристава. Правда, при этой мысли радость моя сменялась страхом.

Утром, едва меня окликнули, я вскочил и быстро оделся. Дед во дворе уже седлал коня. Вскоре мы вдвоем уселись на лошадь и пустились в путь. Все за селом для меня было ново и незнакомо. Я засыпал деда вопросами. Еще не получив ответа на первый, я уже задавал ему следующий, дедушка же отвечал мне с волнением в голосе, по временам понукая коня и подергивая поводья, когда он спотыкался о камни.

— Во-о-он тот белый дом с красной крышей, — показал дед с вершины горы, — там сидит пристав.

— Дедушка, ежели царь напишет «я разрешаю», через сколько дней дядя будет дома?

— Да не успеешь моргнуть. Царю-то что? Захочет — в один день ему тысячу баранов зарежут.

— Тысячу баранов?..

Вскоре мы были у белого здания. Сколько нового было здесь для меня! Улицы широкие, дома красивые. Улицы были полны народа. Люди толпились перед лавками: кто продавал корову, кто — масло, кто — шерсть, кто-то нахваливал свой товар, кто-то крикливо торговался с покупателем. Несколько человек поздоровались с дедом. Это обрадовало меня. «Откуда в этих далеких местах знают моего дедушку?» — подумал я.

Мы слезли с коня перед самым домом, поставили его в тени во дворе. На лестнице сидели крестьяне — армяне, турки, одни беседовали, другие лежали в тени возле стены, подложив в изголовье узелки с едой. Дед подошел к ним и тут же затерялся в толпе. На минуту я потерял его из виду, сердце у меня екнуло, но тут же я увидел его черную папаху и закричал:

— Дедушка-а-а!

С улыбкой он подошел ко мне, велел хорошенько присматривать за конем и не подпускать его к другим лошадям.

— Тебя могут лягнуть, не спускай с него глаз. — И чтобы подбодрить меня, добавил: — Если ответ пришел, куплю тебе фиников…

Он не докончил. С лестницы кто-то выкрикнул:

— Адамов Арутюн!

Я увидел, как дед поспешил к лестнице. Сидевшие на ступеньках крестьяне уступали ему дорогу. Дедушкина верная папаха скрылась за дверью.