Альпийская фиалка

А колесо все вертится. Правая нога гончара опускается в яму, вновь подымается, тело покачивается. Вдруг что-то щелкает, колесо замедляет ход, руки снимают готовый кувшин. Все это длится одно мгновение.

— На здоровье, — в ту же секунду говорит гончар Авак и, держась за камень, выходит из ямы.

Будет ли кто-нибудь пить из этого кувшина вино, наберет ли в него невеста в день свадьбы ключевой воды? Кто та, которая, мерно. покачиваясь, будет таскать его? Ко веем этим. неведомым невестам и девушкам обращает гончар Авак пожелание, унаследованное от своих дедов.

— Го-го-го, — гогочет Егер, заслоняя вход. Он появляется внезапно: его гогот наводит на меня ужас.

Мы выходим на солнце. За нами ковыляет Егор, волоча хромую ногу; его фартук стал твердым от засохшей глины.

— Ну, племянник, как живет Гюнеш?.. Умирающих больше или живущих?

Я поднимаю на него глаза и не отвечаю. Он снова гремит: «Го-го-го», — но при свете дня раскаты его голоса меня не страшат. Мне делается его жаль, когда я всматриваюсь в его растрепанные волосы, в комок грязи на его лице. Он мне кажется добрым человеком, как гончар Авак, и я думаю о том, почему он не показывается в деревне и отчего его называют «шаш»[28].

— Андо, кого на свете больше — умных или дураков?

— Дураков.

А гончар тем временем раскладывает провизию, присланную Ана-зизи.

— Вот молодец, — кричит он, — пах-пах, огурцы, зеленые огурцы!.. — и откусывает своими крепкими зубами пол-огурца.

…И теперь, когда я пишу о нашем старом, квартале Гюнеш, сквозь-туман времени, я вижу перед, собой. хромого Егора. Он встает передо мной, как наши скалы, выплывающие из белого, тумана. Я вижу его грязную спину, истлевшую от сырости рубаху и пропитанную глиной кожу» пожелтевшую от пещерной: сырости. Я. снова слышу его животный гогот, вижу его волосы, вздымающиеся чертополохом.

Был ли он Прометеем» заключенным в пещеру гончара, или же жалким сатиром?..

Вот наша река, наша прозрачная река. На дне можно пересчитать все камешки. Телята со страхом, задрав хвосты, входят в заводь, пьют воду и, дрожа, возвращаются. Вода холодная, она течет с высокой горы, на которую всегда садится мрачное облако, а под облаком: на горе — толстые глыбы, льда.

Когда же вода в реке подымается, она вырывает пни, бьется в исступлении о берега, пробивает новое русло, размывая огороды и луга. Столбы старого моста дрожат, точно прутья, река бросает в них тяжелые камни, как бы возмущаясь, что они разделяют ее на потоки.

В темные весенние ночи шум воды наводит ужас на жителей прибрежных домов в ущельях Дрнгана. Мельницы умолкают ночью, мельник с фонарем подходит к реке посмотреть, не обмелела ли она.

Под селом, у высокой горы, река образует рукав и исчезает в. громадных, отколовшихся от скал камнях. Каждый: год река, наносит на эти камни сломанные деревья, пни, кусты и разоренные птичьи гнезда. Вода с шумом падает вниз: и вновь бешено вырывается в теснину.

Здесь находится пещера горы. Ласт…

В этой большой естественной пещере, откуда вытекает черная вода, живет, как гласит молва, царь змей в жемчужной короне. Ана-зизи отчаянно бьет себя по коленям и умоляет нас не купаться ни в теснине, ни у пещеры, а лишь в открытых местах, где река широко и спокойно течет по песчаному руслу.

— Да, зизи, да!.. Мы идем недалеко.

И Андо, мой рябой друг, смотрит на меня, шевелит полными красными губами, делая знак рукой, чтобы я шел книзу, к рукаву реки, к пенистым водопадам.

Белогрудые птички перепрыгивают с камня на камень, вертят хвостом, пищат и бросаются стрелою на рой снующих на поверхности воды мошек. Нам доставляет удовольствие наблюдать за тем, как они прыгают через пену, теряются в пыли водопада, садятся на верхушки острых камней и бесстрашно чирикают, в то время как кругом река бешено гложет камни.

— Андо, можешь попасть вон в ту?

Андо, нагнувшись, подкрадывается, зажав в кулаке камень. Птица исчезает в пене.

— А ну, скажи, где они спят?..

— Они не спят.

Андо покачивает головой.

— Они на воде делают колыбель и спят в ней… Если бы позволила зизи прийти затемно… всех бы переловили.

— А рысь?

— Рысь не придет сюда. Она живет в верхнем ущелье.

Теневые стороны скал покрыты мхом. До них добираются брызги. Когда мы проходим под скалою, со мха стекают и падают нам на открытые головы свинцовые капли воды.

— Что это зашипело?..

— Тише, это, наверно, змея… Тут змеиные норки. Где растет кех[29], там водятся змеи.

И в ужасе, от страха ступая как можно осторожнее, мы прыгаем с камня на камень и бросаемся на прибрежную тропу.

— Андо, кто сажает кех?

— Змея, — серьезно, как взрослый, отвечает мой товарищ. И убеждает, что змея зарывает в землю семена кеха, как зизи — семена кресс-салата, из них вырастает широколиственный кех, листья которого при прикосновении обжигают. Это убеждение засело и во мне.

— Андо, кто тебе сказал об этом?

— Хромой Егор.

— А ему кто говорил?

— А кому было говорить? Сам он придумал.

Не доходя до Неха, мы раздеваемся, берем одежду под мышку и бежим. В речной пене уже купаются загоревшие на солнце дети и зовут нас.