Алракцитовое сердце. Том I

— И не надо. Этот человек — он точно не с большака пришел, по всему видно. Только, как бы объяснить… — Эльма в задумчивости закусила губу. — Я видела его взгляд, Деян. Ему очень хочется узнать про то место, которое он называет «замком», это правда, но, понимаешь, он… он бранится крепче старого Киана, Деян, но мне кажется — он в таком же замешательстве, что и мы. Огорошен, растерян. Может быть, даже напуган.

— Он, напуган?! Шутишь?

Эльма покачала головой.

— Нисколько. Он сам назвался Големом — пусть будет «Голем»; но вот кто он — вопрос иной… Тот ли он Голем, о котором тебе рассказывала сумасшедшая Вильма, Деян? Ты изменил сказку для девчонок, а старуха наверняка переделала ее для тебя. А для самой Вильмы — ее мать или бабка… Вот и получается, что чародей вроде и тот, да не тот самый.

— Вследствие неполной достоверности и взаимовлияния исходных суждений получаем неопределенность вывода, — усмехнулся Деян; не в первый раз он пожалел, что Эльма почти не владеет грамотой: сочинение профессора Вуковского наверняка пришлось бы ей по вкусу. — Интересно рассуждаешь. И что, по-твоему, из этого всего следует?

— Одним Небесам ведомо, что он за человек и почему сейчас явился нам, — сказала она. — Безумен ли он, силен ли он, он ли обратил свой дом в развалины, — мы знать не можем. Кто как, а я больше верю своим глазам, чем Вильме, мир ее праху. Если он силен, как сам Господь, зачем ему старая Беонова куртка? Сотворил бы себе нормальную одежду.

— Мало ли, почему так. Он безумец.

— Не знаю, Деян. Он поколотил Беона, да, но если ты не преувеличил — наш старик себя так вел, будто того и добивался; кто угодно ему вдарил бы за грубость. Пока этот Голем никого не убил, ничего пока не разрушил, Киана с Вакиром не тронул, хотя те дали повод. Все вмиг может измениться, но пока, если судить без домыслов, по делам, — выходит, что не так уж он и страшен, твой Голем. Ты согласен?

— Нет. — Деян упрямо мотнул головой. От одного воспоминания о гримасе на лице чародея передергивало. — Но признаю: доказать не могу.

— В любом случае, прежде чем что-то делать, нам обоим стоит успокоиться, как думаешь?

Эльма убрала ящичек с лекарствами на место и достала из резного настенного шкафа, сделанного еще ее прадедом, большую бутыль зеленого стекла: Петер Догжон любил пропустить глоток-другой крепкой, до жжения в горле, облепиховой настойки.

— Брат не обидится, — вытирая покрывшееся пылью стекло, Эльма вздохнула. — Хотела бы я сама хоть вполовину верить в то, в чем день через день убеждаю Пиму и девочек… И теперь еще этот чародей, сожри его волки! — Она грохнула дном бутыли об стол. — Нет, ты как хочешь, Деян, а я хочу и намерена сегодня напиться. Вдруг с этой отравы прояснится в голове; брат говорил — ему помогает… Эй! Я разве сказала что-то смешное? По какому поводу веселье, Деян Химжич?!

Прежде, чем он нашелся, что ответить, рвущийся наружу смех застрял у него в горле.

— Мне тоже накапай, — слезая с полатей, проскрипела Шалфана Догжон, о присутствии которой он умудрился совершенно забыть.

— Ох-хо… По такой-то погодке всяко польза. — Старуха, ворча и кряхтя, устроилась за столом. — Ну, чего встала, малая? Жаль старую уважить?

— Нет, что ты, сейчас, бабушка!

Эльма, выйдя из оцепенения, засуетилась, выставляя на стол кружки, тарелки и котел с оставшейся с завтрака кашей, который, по уму, давно стоило поставить греться.

— Чего удумала, с облепиховкой стылую кашу подавать?! — Старуха недовольно зыркнула на внучку. — Пошарь в погребе, принеси хоть солений каких! А ты чего молчишь, сосед? — Она пристально уставилась на Деяна, подслеповато щурясь. — Смелости, что ль, нет — на девку прикрикнуть? Но, — тон ее смягчился, — ты не думай плохого. Так-то малая у меня умница.

Деян сглотнул, когда старуха подмигнула ему, лукаво и по-свойски, и улыбнулась во всю ширь морщинистого лица, показав желтые, но удивительно ровные и крепкие зубы. Часто Шалфана Догжон принимала его за Петера или за своего покойного сына, но сегодня у нее был один из редких светлых дней: она узнавала и его, и Эльму. Давно ли старуха проснулась, что из их разговора успела услышать — или, хуже того, увидеть, — оставалось только гадать. Прежде в здравом уме Шалфана всегда относилась к нему по-доброму, но… Но насколько далеко простиралась ее доброжелательность, он не знал и предпочел бы не проверять.

Хотя то, что она проснулась в ясном сознании, все равно радовало.

— VIII —

— Гулять так гулять! — Эльма вернулась из погреба со шматом сала, припасенным к праздникам. — Денек сегодня… слов нет.

— Ажно на печи — и то кости ломит, — покивала старуха. — Что сидишь, как кол проглотил, Деян? Накапай пока для аппетита. Молодежь, ум цыплячий, всему-то вас учить… И что за беда у вас с чародеями приключилась?

— Да ничего такого пока вроде… Но ходил тут один по округе. Ты не беспокойся, бабуль, — ответила Эльма, мелко кромсая закуску.