Алракцитовое сердце. Том I

Деян рывком сел на лавке, сбросив одеяло. Поляна исчезла, белый холод сменился жаркой темнотой.

— Приснится же такое, мрак бы…

Он осекся. Где-то в Орыжи закричала женщина — надрывно, протяжно. Заснеженная поляна осталась сном. Но это ему не приснилось.

— Тихо. Не шуми. Не зажигай свет.

Напряженный шепот Эльмы доносился от окна: девушка сидела, накинув шаль поверх длинной ночной сорочки и приникнув к щели между занавесками.

— Голем вернулся? — одними губами спросил Деян, наощупь пристегивая протез.

— Нет. Хуже.

«Что может быть хуже?»

Он, как сумел, тихо проковылял к окну. С улицы смутно слышались голоса. И среди них — бас Кенека Пабала.

— Эл, но это же!..

— Молчи! — Эльма ладонью зажала ему рот. — Тише, Деян, Господа ради… Взгляни сам. С ним… Теперь понимаешь?

Она убрала ладонь: в этом больше не было нужды. Понимать Деян по-прежнему ничего не понимал, но происходило что-то… ненормальное. Чего не могло, не должно было происходить. Он ущипнул себя за руку, надеясь проснуться, но ничего не изменилось.

Во втором по счету доме напротив — в его родном доме! — горел свет: крики и брань, что его разбудили, доносились оттуда. Но не только: казалось, везде, со всех сторон за окном кто-то выл и плакал, кричал, ругался. Длиннобородый мужик в лохмотьях тащил по улице полураздетую внучку Киана, держа во второй руке ярко разожженный факел. Другой мужчина шел следом и, когда девушка спотыкалась, тыкал ее в спину длинной железной палкой, в которой Деян, прищурившись, распознал ружье.

— Кажется, они все дезертиры. Кен навел их сюда, и сам он… вместе с ними, — прошептала Эльма.

Кенек Пабал — он держал лампу, потому его высокая стройная фигура в изодранном мундире была хорошо различима среди других, — стоял спиной к калитке Догжонов, опираясь на ружье, и препирался с кем-то. Рядом с Кенеком стояла пара таких же заросших и оборванных мужиков.

— Как ты только мог, болван пустоголовый, подлец!

Деян узнал голос кровельщика Матака Пабала, отца Кенека.

— Да будет тебе. Им же лучше, не то так бы и померли девицами, — сиплым баском отвечал Кенек. — Дурного не будет, если не станете противиться.

— Негодяй, подонок!

— Не груби, отец. Мы не те проходимцы, что тебе, старику, днем бока намяли. Но кто станет брыкаться — тот сам виноват… Сидите смирно, и дурного не будет, — снова повторил он, как по заученному. — Ребята обещали. Сам гляди: даже халупу взяли на постой ту, какая хозяевам больше без надобности.

— Кончились их надобности, — хмыкнул один из мужиков: голова у него была перевязана белой тряпкой. Оружия, с виду, не было. — И ваши вскорь кончатся: за нами бергичевцы придут. Скоренько придут. Они такое с людьми творят, о чем тебе, дед, лучше не знать: спать не сможешь. Тебе б не на нас пасть разевать, а скарб собирать и топать отсель, столько топать, насколько силушки в ногах хватит.

— Ты пока иди домой, бать. Я попозже зайду: у меня тут дело еще, — сказал Кенек, в этот миг обманчиво похожий на себя-прежнего. Теми же словами он, случалось, отговаривался от отца, когда тот кликал его из лесу.

— Да-да, топай, дед, — снова встрял мужик с перевязанной головой. — А то сержантова жена состариться успеет, пока мы тут с тобой.

— Мы уж устали гадать, так ли она хороша, как он баял, — вклинился второй. Из одежды на нем были только драные штаны и куртка на голое тело, а к дулу ружья прикреплен длинный штык. — И эта, вторая, как бишь ее там…

— Вторая — моя. Забыл уговор? — прорычал Кенек.

— Помним, помним, Кен. — Мужчина с перевязанной головой примирительно поднял руку. — Но ты не томи, не задерживай.

Когда внучку Киана вталкивали во вскрытый дом Химжичей, дверь широко распахнулась, и крик стал громче — всего на миг, но достаточно, чтобы можно было узнать голос младшей сестры Солши, Талимы Свирки.

— Как же… Они ведь собирались прятаться… Деян, что ты делаешь?! — окликнула Эльма, забыв о своем — увы, бесполезном — наказе говорить тише.

Деян, взяв старый тяжелый молоток, встал в темноте у входной двери и отодвинул щеколду. Видел и слышал он уже достаточно.

— Как? Проще простого, Серая: Солша, наивная душа, сама же им и открыла. Небось, еще выпить с порога предложила. — У Деяна вырвался нездоровый смешок. Собственный голос слышался, как чужой. — И когда только твой брат успел получить сержантский значок?

— Брат?!

— Ты не поняла? Они только что говорили о тебе и Малухе, — напряженным шепотом перебил Деян. — Но, похоже, с ней их опередили, храни ее Господь. И детей.

— Господь всемогущий…

— Будем надеяться, они успели в суматохе убежать и схоронились в лесу. И ты давай, задворками. Милостью Господней получится. Остальные тебя искать в темноте поленятся, а этому выродку я… Он никого больше не побеспокоит, — Деян поудобнее перехватил молоток, сделал на пробу пару замахов. Колени дрожали, накатила привычная дурнота. Но в груди все клокотало от ярости, и Деян надеялся, что в нужный момент — «пожалуйста, Господь всемогущий, всего одно мгновение, прошу, Господи, первый и последний раз!» — руки не подведут.