Алракцитовое сердце. Том I

Дышать было больно, простреливало в колене, но Деян загнал боль, дурноту, и жгучую пустоту в сердце на самый край разума. Нельзя было думать об ушибленных ребрах, о том, что Нарех никогда больше не будет, запрягая лошадь, насвистывать «Где ж ты прячешься, златоокая», а Мажел никогда больше не попытается забороть одной рукой соседского пса. Нельзя! Что случилось, то случилось.

Эльма стояла перед Кенеком, глядя тому в глаза и развернув плечи с княжеским достоинством; линялая шаль поверх старой рубахи смотрелась на ней не хуже парадной мантии.

«Зачем ты его злишь, выслушиваешь помои, Эл? Может, думаешь — это я дам деру, пока никто в мою сторону не смотрит?» — Деян невольно улыбнулся. Будь хоть малейший шанс спастись, такое предположение наверняка рассердило бы его, но не теперь, когда все было кончено. Сейчас он чувствовал лишь гордость за упрямую и храбрую подругу…

Даже если б он не замешкался и раскроил Кенеку череп — Эльма все равно не бросилась бы бежать, оставив его. Он охотно отдал бы жизнь, чтобы еще раз дать ей шанс спастись, — и попытался бы, представься ему такая возможность, пусть даже она и посчитала бы это глупым… Но что случилось, то случилось. Нельзя было думать о том, что уже случилось.

Деян тихо передвинулся на полшага ближе к костылю.

«Если успеть ударить сзади под колени, навалиться на спину, — может, удастся дотянуться до их ножей… Тогда хоть один да получит по заслугам!»

— Да, я вернулся за тобой! Повесят?! Ну уж нет. Чего не будет, того не будет! — Кенек надсадно рассмеялся. — Это они… Они все! Шваль благородная… Они заслужили, чтобы их повесили на собственных кишках. Я не оставлю тебя им. — Кенек шагнул к Эльме и грубо схватил ее за руку. — Видела, как умирает человек со вспоротым брюхом?! Как он скулит и воет, как из него течет дерьмо?! Всю ночь, пока не умер, мой брат молил перерезать ему глотку… Его бросили в кучу вместе с другими, со всеми, кто помер в ночь: пришел приказ, некогда было рыть новую яму. А ямы нужны глубокие, много сил нужно их копать… Многие в ту ночь померли. Вороны нынче жирнее кур. Везде так. И здесь будет так! Я не оставлю тебя здесь, Эльма. Я люблю тебя, ты знаешь, я не подведу… Мы отобьем лодку, за рекой нас не найдут! Поторопись — нужно еще собрать, что получится…

— Ты сошел с ума, Кен, — Эльма безуспешно попыталась высвободить руку. — Ты понимаешь, что натворил? Скольких вы убили, над сколькими надругались — после того, как они сами открыли тебе дверь, как другу?

— Если ты не пойдешь сама — я потащу тебя силой. Выбирай, — с угрозой сказал Кенек. — Шутки кончились, Эльма. Брани, проклинай меня, — потом ты все поймешь. Ты останешься жива… останешься со мной!

— Что-то ты заболтался, Кен, — рыжебородый вырвал у Кенека лампу. — Где вторая?

— Эй, уговор… — зашипел Кенек, но рыжебородый уже хозяйским шагом двинулся вглубь дома:

— Уговорам время вышло! Ну, ты где, милая?

«Кен собирался сначала увести Эльму, а потом отдать дружкам Малуху… Но, раз он уже провел их до Орыжи, им нет причины его слушать. Вдруг повезет и сцепятся между собой?».

Деян передвинулся еще на шаг. Еще несколько таких движений — и можно будет незаметно дотянуться до костыля, и тогда…

«Мрак небесный! Нет!»

Его словно ледяной водой окатило, когда он понял, что в следующее мгновение случится.

— А может, тут? — Рыжебородый подошел к печи. — О, нашел!

— Там бабушка спит! Не трогай! — отчаянно выкрикнула Эльма.

— Бабушка, говоришь? — Рыжебородый, сорвав одеяло, осветил лампой лицо старухи. — Хе, и впрямь…

— У-у, боров пьяный! — загудела Шалфана Догжон и ткнула ему в нос иссушенным кулачком.

— IV —

Рыжебородый отшатнулся, схватившись за лицо: силу старуха растеряла с возрастом, но косточки у нее были острые.

— Ишь, чего устроили, свиньи! Моего Вадьма напоили допьяна, а сами шастают, дом громят, по шкафам шарятся!!! У-ух я вам задам!

Не проснись она, рыжебородый наверняка оставил бы ее в покое: что ему толку со старухи? Но она проснулась, и совсем не в том благодушном настроении, что прежде. Приняла погромщиков за приятелей умершего много лет назад мужа и вознамерилась «задать».

— А ты, дура, пока муж лыка не вяжет, с другими гулять удумала?! — слезая с печи, заорала старуха на Эльму.

— Бабуль, нельзя! Успокойся! — Эльма тщетно пыталась высвободиться из хватки растерявшегося Кенека. Тот стоял столбом, бешено вращая глазами по сторонам.

— Я не пьян, мать. Ложись, не стращай гостей! — выкрикнул Деян, надеясь хоть так отвлечь старуху. Но она и покойного сына раньше не больно-то слушала, а его сейчас вовсе не замечала.

— Вон отсюда, поганые! — Старуха, неся перед собой котел с остатками каши, наступала на рыжебородого.

— Чего?!

— Кому сказано? Пшел вон!!!

Она швырнула котел в него.

Рыжебородый отскочил, поскользнулся на разлетевшейся каше и налетел на стол.

— Ах ты, мразь старая!.. — Он замахнулся на старуху ружьем, целя ей прикладом в лицо.

Деян, перекатившись по полу, дотянулся до костыля, уже понимая, что ничего не успеет сделать.

Но обошлось.