Алрой

“Солгать! Но этим еврейским псам не дано понять, что истинно верующий не лжет. Итак, благородный Хасан, если, как ты говоришь, данное еврею слово не обязывает правоверного, и если ты заверишь меня, что я получу пять тысяч драхм, то услышишь всю правду”.

“О пяти тысячах не беспокойся, добрый человек. Обещаю”.

“Обещания даются по расчету, а выполнение их соразмерно опасениям”, – подумал купец и сказал: “Так, значит, деньги будут?”

“Слово чести. А теперь говори все, как есть”.

“Хорошо. Знай же, что силы противника малы, а сам он смертельно боится боя. Один из главарей, по имени Джабастер, с семьюстами лиходеями отступил вглубь пустыни. Тот, которого ты зовешь Алроем, ранен и вынужден скрываться среди развалин с сотней человек. Они прячутся по гробницам и склепам. При них женщины заложницы и награбленное добро. Алрой дал мне свободу, заручившись моим словом, которое я, как правоверный мусульманин, не нарушу, и мне вменяется устрашить тебя небылицей о его огромном войске, идущем в Хамадан. И если обмануть иудея все же грех, то ты в ответе за него, как и за пять тысяч драхм, что, впрочем, есть лишь половина положенного мне”.

“Где распоряжение Бостинаю?”

“Вот оно. Тут написано, что если правитель Хамадана Хасан, поверит рассказанному мною вымыслу, испугается, не станет воевать с Алроем и вернется в Хамадан, то подателю сего, то есть мне, Бостинай должен выплатить пять тысяч драхм”.

“Старый Бостинай лишится головы”.

“Я рад. Однако, будь я на твоем месте, я бы позволил ему сначала расплатиться со мной!”

“Почтенный купец! Не хочешь ли ты вновь повстречаться с Алроем?”

“Боже сохрани!”

“Вместе со мной”.

“Это другое дело”.

“Будешь нашим проводником. Плату получишь вдвое”.

“Это лишь возвратит утраченное мной. Нельзя терять времени. Схватим Алроя! Отомстим иудеям, правоверного ограбившим!”

“Оглы! – позвал Хасан одного из командиров, – вели седлать коней. Лагерь не сворачивать. Купец, до захода солнца прибудем в стойбище бандитов?”

“И даже часом раньше, если отправимся немедленно!”

“Бить в барабаны! По коням!”

7.6

Сельджуки остановились у стен заброшенного города. Хасан выслал разведчиков. Те доложили о царящем запустении. Тогда Хасан расставил гвардейцев вокруг стен снаружи, дабы они не позволили никому сбежать из города, а сам с бойцами вступил на пустынные улицы.

Находит грубая душа объект почтения, и пример его помогает ей осветить темные свои уголки. Сказочное очарование места возымело несомненное действие на пришельцев. Не узнать было кавалерию сельджуков. Необузданные всадники и резвые их кони под уздой на сей раз были тихи и почтительны к древностям вокруг. Ни барабанного боя, ни проклятий, ни шуток не слыхать. Ни мелькающих в воздухе сабель, ни пируэтов верховой езды не видать. Лишь приглушенный пылью веков топот копыт тревожил тишину.

Закат. Небо темнеет. Звезды восходят над крышами.

“Нам сюда, мой господин!” – сказал купец-проводник, обращаясь к Хасану. Тот стоял в окружении своих командиров, во главе войска, заполнившего улицы. В уходящем закатном свете чернели прекрасные кони, на головах всадников белели тюрбаны, украшенные красными перьями, сверкали боевые доспехи. Нарядное сельджукское воинство добавило новые черты к красе древнего города. Свойство красоты – веками впитывать себе подобное, и, обновляясь, изумлять новых почитателей.

“Нам сюда, мой господин!” – повторил торговец и указал в сторону улицы, ведущей к амфитеатру.

“Стой!” – раздался вдруг громкий пронзительный окрик. Всадники остановили лошадей.

“Кто это?” – крикнул в ответ Хасан.

“Я!” – ответил голос. Женская фигура возвышалась на крыше здания, руки воздеты кверху.

“Кто ты?” – испуганно спросил Хасан.

“Я твой злой гений, сельджук!”

Хасан побледнел. Щеки приобрели цвет слоновой кости, – точь-в-точь рукоять его секиры. Он застыл на месте. И женский образ оставался недвижим. В глазах сельджуков родился страх.

“Женщина, колдунья или богиня!” – вымолвил, наконец, Хасан, – “что тебе надобно здесь?”

“Трепещи, сельджук, Писание Бога презревший! Или забыл, как Канаанский воевода Сисра вздумал Иудею покорить, а доблестный Барак разбил его орду? Безумец! Ты покусился на народ, что под защитой звезд небесных!”

“Колдунья иудейская!” – воскликнул Хасан.

“Пусть так. Коль я колдунья иудейская, то заклинание мое падет на головы сельджуков, и горе вам!”

“Проснись, пророчица Дебора! Запевай песнь свою, окрыляй Барака-полководца, сына Авиноама! И возликует народ Израиля!”

Вконец почернело небо. Не ночь, но тучи стрел, копий и камней виной тому. Летят отовсюду, поражают сельджуков правоверных и верных их коней. Ужас в сердцах. Мертвые падают на землю, живые топчут упавших. Смятение, хаос, бегство. Воинственные крики и призывы к спасению.

“Измена! Нас предали!” – вскричал Хасан и метнул копье в сторону проводника, но тот ускользнул в темноту.

“Оглы, назад в пустыню!” – прозвучала команда.