Алтарь смерти. История маньяка-каннибала Джеффри Дамера

В действительности это вызывает сомнение, потому что во время признательных показаний Дамер заявил: он никоим образом не ранил Конерака Синтасомфона до прибытия полиции, – хотя мы знаем, что к этому времени он уже просверлил дыру в черепе молодого человека. Также он соврал о том, что просверливал отверстие в черепе, чтобы вычерпать мозговую жидкость и вылить ее в раковину, только после смерти жертвы. Все это не согласуется с его более поздним признанием, где он говорит, что сверлил дыру, пока жертвы были еще живы, для того чтобы они не могли собраться с силами и уйти от него; также сомнение вызывает маленький размер самих отверстий в черепе. Через несколько дней эти нестыковки подверглись глубокому изучению: назначенный судом психиатр заявил, что верит первому признанию, а не его последующему изложению, то есть считает, что Дамер делал отверстия в черепах жертв уже после того, как они умерли.

После показаний детектива Мёрфи у публики сложилось впечатление, будто обвиняемый осознавал, что поступает неправильно, был удивлен, что это вообще произошло, хотел исправить то, что он натворил, и каждый раз, когда выбрасывал или уничтожал останки очередного молодого человека, испытывал глубокое чувство утраты.

В 14:15 вызвали первого свидетеля – Трейси Эдвардса. Многие в зале уже хорошо знали его, поскольку к этому времени он успел сняться в двух общенациональных телевизионных ток-шоу и благодаря тому, что сумел сбежать и привлечь Джеффри Дамера к ответственности, стал своего рода знаменитостью. На телевидении, да и в суде тоже, он не упоминал, что 23 июля обратился к полицейским только для того, чтобы они сняли с него наручники, а не чтобы рассказать им о самом Дамере (который еще некоторое время оставался бы незамеченным, если бы у полицейских оказался подходящий ключ). Мистер Эдвардс не слишком стремился привлекать к себе внимание. Когда он появился в ток-шоу, полиция штата Миссисипи опознала его как человека, которого они хотели допросить в связи с нападением на тринадцатилетнюю девочку, и он был немедленно арестован. (Когда Дамер узнал об этом, он сделал следующий мрачный комментарий: «Ну, в ту ночь Бог убил двух зайцев одним выстрелом, не правда ли?»)

Эдвардс был элегантно одет, явно красовался в суде и был похож на ловкого спортивного промоутера. Его рассказ о том, что произошло вечером 22 июля, несущественно отличался от рассказа самого Дамера. Он настаивал на том, что преступник пригласил его в квартиру только для позирования и фотографирования его обнаженного тела, а никакая интимная связь не предполагалась.

– Он не выглядел преступником, – вспоминал Эдвардс. – Он был похож на обычного, дружелюбного, среднестатистического человека.

Именно дойдя до эпизода, когда поведение Дамера внезапно изменилось, бесхитростное, убедительное описание Эдвардса, которое он рассказывал наклоняющимся к нему вперед зрителям, ясно дало понять всем присутствующим в зале суда, что мы слушаем человека, который пережил уникальный опыт наблюдения за безумием, которое появилось и исчезло на его глазах.

– Этот парень был таким милым, – говорил он, – а затем начал внезапно наставлять на меня ножи. В чем дело? Это другой человек. Он изменился в лице, у него поменялось строение тела. Это уже был совершенно другой парень.

Эдвардс быстро сообразил, что ему не стоит забывать и о себе.

– Я пытался объяснить ему, что я его друг. Он сказал, что не хочет, чтобы люди уходили и бросали его.

Во время просмотра фильма «Экзорцист» Дамер начал раскачиваться взад-вперед и что-то бормотать.

– Я не мог понять, что он говорит. Проповедник в фильме как-то подействовал на него, и он хотел ему подражать. У него постоянно менялось настроение, от эпизода к эпизоду он становился другим человеком. Он был потрясен фильмом.

Затем Дамер положил голову на грудь Эдвардса и полторы минуты лежал, прислушиваясь к его сердцебиению, а потом, когда Эдвардс сходил в ванную и вернулся, то снова стал собой прежним.

– Он жалел себя, жалел, что потерял работу, и думал, что никому до него нет дела. Я хотел, чтобы он почувствовал, что я не собираюсь уходить, что я его друг.

Еще одна резкая перемена случилась, когда Дамер сказал, что ему придется убить Эдвардса, и тот снова расстегнул рубашку, чтобы мужчина почувствовал себя спокойнее. Мистер Бойл спросил, были ли вызваны данные изменения употреблением алкоголя.

– Нет, – ответил Эдвардс, – это был внутренний настрой, изменение личности. Он начал словно выходить за рамки самого себя.

Едва ли можно представить более яркое описание того, что Фредерик Вертем называл «кататимическим кризисом»[73], а церковники называют одержимостью.

Настал момент, когда Дамер потерял интерес к наручникам, которые свисали с запястья Эдвардса, и погрузился в задумчивость. «Словно меня там совсем не было», – прокомментировал Эдвардс. Он воспользовался шансом, ударил Дамера и сбежал.

– Какое впечатление произвели на вас действия и поведение подсудимого? – спросил Бойл.

– Что он сумасшедший.