Алтарь смерти. История маньяка-каннибала Джеффри Дамера

Это слово кого угодно могло сбить с толку. До недавнего времени данное понятие редко использовалось даже в медицинских кругах, поскольку не имело широкой популярности с момента его введения И. С. Краусом в начале века. Но оно является составляющей обширной области, в которую можно включить аспекты всевозможных особенностей и отклонений эмоциональных желаний – все, что кажется сексуально эксцентричным, – и поэтому американские составители словаря добавили его в знаменитое руководство DSM в 1980 году. Первоначально, как определил Вильгельм Штекель в 1920-х годах, парафилия являлась извращением, проявлением сексуальных желаний, отклоняющихся от нормы. Если парапатия означает невроз («психическое состояние, во время которого различие между реальностью и фантазией временно теряется, и пациент колеблется между реальностью и сном»[74]), то парафилия – это выражение данного психического состояния в делах и в мыслях.

Одной из характеристик парафилии является одиночество. По сути, это странная форма мастурбации, во время которой человек предается фантазиям, исключая все остальное. Воображение занято лишь одним аспектом сексуального желания и не может избавиться от фиксации, чтобы фантазия смогла развиваться более свободно. Фрейд говорил, что волею судьбы объекты нашей первой сексуальной фиксации – наши матери. Обычно мы проходим стадию «тюремного заключения» младенчества без потерь, однако еще множество опасных стадий ждут нас впереди, прежде чем мы сумеем выйти на солнце взаимной любви, и некоторые из нас застревают на пути. Педофил, которого возбуждают только дети, застрял во время полового созревания и настолько парализован воспоминаниями о невинных привязанностях, что не может двигаться дальше. Его отклонение считается парафилией, имеющей свое конкретное название – «педофилия». Другая форма парафилии – это желание выставлять себя напоказ («эксгибиционизм»), еще одна – желание потереться своим телом о незнакомца в людном месте («фроттеризм»), есть также десятки других, в которых человек зацикливается на каком-то определенном объекте («фетишизм»).

По сути, фетишист – узкий специалист. Он в восторге от определенного цвета волос, стиля одежды или даже обуви. Адлер называл фетишизм «страхом перед сексуальным партнером», и это, безусловно, правда, ведь фетишист умудряется сделать так, что сексуальный партнер оказывается лишним, он достигает сексуального удовлетворения без него. В некотором смысле порнография тоже является фетишизмом, подменяя реальную вещь изображением, поэтому увлечение Джеффри Дамера грудью, животом и кишечником – яркий пример фетишистского замещения, которое заслуживает отдельного определения – «парциальность», то есть желание обладать частью, а не целым. Вожделеющего убийцу недавно начали относить к особой категории под неудобным названием «эротофонофилия»[75], его придумал специализирующийся в этой области сексолог; данное слово не упоминалось во время судебного процесса.

Даже из этого краткого описания читателю станет ясно, что случай Дамера можно отнести к нескольким категориям этой классификации, но доминирующая в его случае некрофилия считается настолько редкой и клинически сложной, что в DSM – III-R она обозначается бесполезной подкатегорией, которую крайне сложно найти. И даже там она лишена детализации, четкого определения и, в отличие от парафилии, «не определена никак иначе».

Другими характеристиками парафилии являются ее навязчивая потребность в повторении и невозможность ее преодолеть. «Каждая форма удовлетворения требует повторения, а также развития», – писал Штекель, а незрелые попытки удовлетворения склонны к повторению чаще, потому что им требуется заново открывать для себя эйфорию первого раза как инфантильную регрессию. Штекель без колебаний определяет парафилию как болезнь. Он назвывает ее «духовным паразитом, который лишает своего хозяина способности к любой другой форме умственного напряжения»[76]. Достаточно вспомнить слова Дамера, когда он говорил о принуждении, которое не оставляло его в покое и занимало все его мысли, чтобы понять уместность этого драматического описания.

Вернемся к показаниям доктора Берлина. Он заверил мистера Бойла, что неподобающее поведение нельзя оправдать, назвав его болезнью, но в данном случае недуг Дамера равносилен «раку сознания», «сломанному разуму». Легко предположить, что он мог запросто перестать думать об этом и все бы прошло – но не в этом случае.

– Мы не всегда можем выбирать, о чем думать, – сказал доктор Берлин.

Некрофилия не возникает в результате добровольного решения; речь не идет об отказе от других вариантов. Бойл спросил, что вообще могло стать этому причиной, и доктор Берлин не сумел дать удовлетворительного ответа.

– Мы не обнаружили причин ни в биологической, ни в окружающей человека среде, – ответил он.