— Я? — она пожала плечами, вложив в этот жест всё безразличие и неопределенность, которые удалось изобразить. — Возможно, так я и сделаю. Однажды.
— И что ты сделаешь?
— Уеду… куда-нибудь.
— Куда?
— Туда, где тепло… и море. Пока я об этом не думала. А что будешь делать ты, когда надоест продавать свой меч?
Он улыбнулся.
— Тоже уеду… куда-нибудь.
Она рассмеялась и произнесла, трогая лошадь пятками:
— Иногда мне кажется, Рикард Адаланс, что я знаю тебя сотню лет!
— Это плохо?
— Это не хорошо и не плохо, просто… это пугает. Мы отстали от айяарров, догоняй! — она стегнула лошадь и помчалась, пригнувшись к седлу.
Постепенно дорога сузилась до тропинки, идущей по крутому склону. Один склон сменялся другим, они взбирались всё выше и выше, пока не проехали седловину, затем стали спускаться вниз. Ехали довольно быстро, растянувшись цепочкой. День разогрелся, туман растаял, и ветра не было, солнце припекало так, что Кэтриона сняла плащ и чапан, от мерного покачивания в седле тянуло в сон.
Псы сюда не поедут. Сейд тоже. Здесь было спокойно. И это спокойствие впервые за долгое время было таким приятным.
И Кэтрионе внезапно захотелось, чтобы это путешествие длилось как можно дольше…
На отдых остановились на большой поляне у ручья уже после полудня. Кэтриона села поодаль, и достала из сумки шкатулку и нож для бумаг, взятый в доме князя Текла. Ей давно не снилась девочка, танцующая вайху, и она решила попробовать снова разгадать секрет замка. Шкатулка выглядела так же, как и раньше. Кэтриона вертела её, проводя пальцами по гладкой поверхности и острым граням, считала бесконечные змеиные кольца, надеясь, что там будет подсказка, но подсказки по-прежнему не было.
Рикард подошел очень тихо, и она не знала, сколько он простоял у неё за спиной.
— Так ты её не откроешь, — произнес он почти над самым ухом, и Кэтриона вздрогнула.
Хотела спрятать, но он и так уже всё видел.
— Почему?
— Это даштар. Убежище, — произнес он, усаживаясь напротив на траву и ставя рядом деревянное блюдо. — В неё прячут обычно что-то очень ценное.
Айяарры приготовили обед. Поджарили на костре тонкие ломтики мяса и выглядело оно очень аппетитно.
— Ешь, — Рикард подвинул блюдо ближе.
— Ты уже видел такую раньше? Это шкатулка с секретом? Или в ней какой-то особый замок?
— Не совсем замок. Я видел такие в Ашумане. Их нельзя открыть ножом или чем-то острым, можно, конечно, разрубить топором, но всё, что внутри, сгорит. Такие шкатулки и делают для того, что её не открывали те, кому они не принадлежат. Она же не твоя? — спросил Рикард глядя на неё с прищуром.
— Нет.
— А чья?
— Одного человека… Но он умер и теперь я должна её открыть. Вот… только не знаю как.
— Словом. Эта шкатулка закрыта словом, которое произнес хозяин. Или несколькими словами. И, зная их, ты можешь её открыть. И никак иначе. Так что ты напрасно утащила этот нож из дома князя Текла.
Кэтриона посмотрела на него внимательно.
— Откуда ты знаешь, кому принадлежит этот нож?
— Ну, это же очевидно, на нем герб князя — болотная рысь, а раз ты была в его доме…
Кэтриона взяла нож за лезвие, подняла ручкой кверху, герб был маленьким, как он вообще его разглядел?
— Ты что, знаешь все гербы наизусть?
— Я же родом из Талассы, и князь Текла тоже. А ты думаешь, как я узнал, где тебя искать?
— И как же?
— На двери кареты, из которой ты весьма недружелюбно вышвырнула меня, — он улыбнулся, щурясь от солнца, — был именно этот герб. Так я тебя и нашел.
Она усмехнулась, вспоминая их драку в карете.
— Болотные рыси водятся там везде. По берегам Арагоны в камышах их довольно много, — Рикард облокотился на траву и подпер голову рукой.
Он жевал травинку и смотрел на Кэтриону снова этим странным взглядом, объяснения которому у неё не было. И было в нём что-то новое. Волнующее и пугающее. Заставляющее сердце гнать по венам кровь быстрее. Какая-то жажда и призыв…
Зачем он сел так близко?
Их совместное путешествие, эти драки и спасения…
Они ночевали в одной комнате, спали в одной кровати, она видела его голым, и он даже её целовал, и это казалось вполне нормальным… до какого-то момента.
А сейчас он всего лишь просто сидит напротив…
Может быть чуть ближе, чем принято у пса и госпожи, но вполне по-дружески рядом, и уж точно дальше, чем когда они спали в одной кровати на постоялом дворе, но что-то между ними стало не так…
До сих пор она не думала о нём, как о мужчине… Вернее нет, думала, конечно, но просто, как о мужчине, как обо всех других мужчинах, посторонних, которым от неё что-то нужно и не более того.
В какой момент всё изменилось?
Почему теперь, когда выпадал удобный случай, когда он дремал на привале или смотрел вдаль, когда ехал впереди, она разглядывала его и видела совсем иначе?