Альтер Эго

На поляне — ковер фиалок и гусиного лука. И большой муравейник лежит под кустом рыжей шапкой. Муравьи — огромные красно-коричневые, с челюстями похожими на маленькие изогнутые ножи, охраняют его от незваных гостей.

— Я не люблю муравьев, ты же знаешь. Они щекотные и… они нас покусают!

— Не бойся, просто поверь мне…

…и рука ладонью вверх.

Если бы её коснулись горячим железом, она бы и то не отдернула руку быстрее.

— Я… в-верю тебе, — она встала торопливо, пересекла комнату и открыла дверь, выглядывая в коридор, — надо узнать, не вернулись ли Туры.

Что это такое было?!

Это прикосновение… эти воспоминания… их общие воспоминания?! Откуда у них могут быть общие воспоминания? Не может такого быть! Или это Дэйя шутит над ней так изощренно? А может, это его отражения, наконец, пробили её щиты, и она видит не то, что было на самом деле, а то, что хочет видеть?

А она хочет видеть именно это? Мать всеблагая, да она сошла с ума!

Нельзя к нему прикасаться. Никогда больше!

— Погоди, Кэтриона!

Она обернулась, но осталась стоять у двери. Расстояние между ними — её лучшая защита.

— Так мы договорились?

— О доверии? Да. Но помни, если ты меня обманешь — я убью тебя без сожалений, — она постаралась вложить в голос всю жесткость, какую только могла.

Ей нельзя быть слабой, нельзя, чтобы он почувствовал это. Он же, как тихая змея, он вползет ей в душу с этим синим взглядом, и этим шелковым голосом, и своим доверием, а в её душе нет места ни для кого. У неё вообще нет души. Орден выжигает души у своих послушников лестницей в триста пятьдесят восемь ступеней, погибшими братьями, тренировками, ирдионским огнем и страшной башней в прекрасном саду, и только когда души у тебя совсем не остаётся, ты становишься рыцарем. Рыцарям не больно, они бесчувственны. Нечему болеть. И только она, сотворенная чёрным варевом Эрионн, оболочка для чужой боли и воспоминаний, вынуждена чувствовать всё.

— Ответь на ещё один вопрос… без всяких фигур и прочего, ты можешь? — спросил Рикард тихо.

— Смотря, что за вопрос.

— Ты действительно хотела убить меня там, у развилки, где на нас напали псы?

— Почему ты спросил?

— В тебе было столько злости, но ты плохо владеешь шемширом, и ты так открыто нападала, что совсем потеряла бдительность. Если бы я хотел, я бы убил тебя в первой же атаке. Ты же это понимала? — Рикард встал.

Кэтриона покосилась на шемшир, стоящий в углу, и усмехнулась.

— Это мой маленький секрет!

— Мы же договорились о доверии? Так сделай первый шаг.

— Боюсь, ответ тебе не понравится.

— А ты доверься моему благоразумию.

Она колебалась, но потом прислонилась спиной к косяку и, скрестив руки на груди, произнесла:

— Если бы я хотела тебя убить, то сделала бы это очень быстро и тихо, в бок, твоим же кинжалом, который, как раз висел с моей стороны, и ты не ожидал бы такого удара. Но…

— Но?

— Я не была уверена в том, что ты и Сейд… видения могут быть обманчивы, мне нужно было убедиться.

— Напав на меня так глупо и открыто?

— Разозлив тебя. Ты же благоразумен, как столетний дуб, ты закрыт и спокоен, и правды не скажешь, но если разозлить тебя… Мне нужно было вывести тебя из равновесия, чтобы ты открылся. А больше всего тебя бесило, когда я нападала на тебя первой. Вот ты и открылся…

— И ты поняла, что я не врал?

— Ну… в общем… да. Иначе стала бы я спасать и тащить тебя за камни!

Это было правдой… частично. Нет, она бы, конечно, не убила его. Но её ярость была настоящей. Никогда ещё она не чувствовала так остро, что её предали, как в тот момент, когда подумала, что Рикард и Сейд заодно.

Он рассмеялся.

— Вполне откровенно. Но откуда ты знала, что я тебя не убью? Вдруг бы я оказался тем самым другом Сейда, о ком ты сначала подумала? Зарубил бы тебя в первой же атаке.

— Ты же знаешь — я чувствую опасность, — пожала она плечами.

— Вот как! Ладно. Теперь я буду иметь ввиду, что, когда ты бросаешься на меня с ножом, это означает — надо поговорить.

— Похоже, игра в доверие выйдет мне боком! — рассмеялась она.

— А ты не играй со мной, Кэтриона…