Альтернативная личность

Вот Жорик, он умеет с людьми общаться. А Соня пока учится. Глядит на Жорика и перенимает некоторые места. Не все, только некоторые. Потому что у него такие есть, что волосы дыбом. Такие не перенять — это природное. Или такое сомнительное, что могут нагрубить в ответ. Ему-то не нагрубят, он большой. А ей могут и двинуть — она это чувствует. Вообще, свободно и раскрепощенно чувствовать себя в любой обстановке — это красивое древнее искусство. Мастерство. Кто им овладел, тот, считай, всем овладел. Иногда, правда, думают, что этот человек — который мастер — просто хам. Дело в том, что мастера иногда не дают себе труд деликатничать, каникулы устраивают. И получается, что бывает трудно распознать: где здесь мастерство, а где — хамство.

* * *

— Не берите в голову, — сказал незнакомец, — беседуем, а не зачет сдаем. По-дружески.

Не зачет, сказал. Андрей их много насдавал: готовился тщательно, проговаривал вслух. Халтурить не любил. Память развивал. Что правда, то правда. Десятки страниц наизусть. Труд какой! Помнил, где какая запятая стоит, где голос повысить нужно, где понизить, а где и паузу выдержать. Среди пластинок несколько сказок имелось, так он их с первого прослушивания навсегда помнил, мог интонацию повторить, а некоторые даже голосом рассказчика. Как будто пожилая провинциальная рассказчица. «Жили-были дед и баба. И была у них курочка Ряба. Вот снесла как-то раз курочка яичко, да яичко не простое, а золотое. Захотели дед и баба яичко разбить. Били-били — не разбили, били-били — не разбили. Положили яичко на полку. Бежала мимо мышка, хвостиком махнула — яичко упало и разбилось. Плачет дед, плачет баба…»

— А курочка Ряба им говорит, — подхватил незнакомец. — Не плачь дед, не плачь баба. Снесу я вам новое яичко, но не золоте, а простое.

— Не золотое, а простое, — согласился Андрей.

Короткая сказка, чего ж ее не запомнить. Они с Катькой много сказок слушали и читали много, когда сына ждали. Чтоб ему рассказать. Очень ждали. Такой хулиганистый — придумала Катька быть ему хулиганистым — мальчик в валенках и в санках сидит.

— Озорной мальчик, — сказал незнакомец.

Не то слово. Шубка из цигейки, шапка с кокардой. Чем не партизан? Если что-то не по душе, будет настаивать до тех пор, пока по душе станет. А у прочих, будто души нет? Есть. Но взрослый ребенку завсегда уступит, и получается: одному хулигану по душе, а одному взрослому — нет. Такой коленкор. А когда ребенок вырастает, он, в свою очередь, уступает. Круг замыкается. Там уже новый хулиган натягивает валенки да плюхается в санки: везите, мол! И когда появляется такой хулиган, все страхи — которые по мелочи и не считаются, и один большой, но всего один — уходят на дальний план, остается единственный страх — за него. За хулигана этого боишься. А думаешь, что волнуешься.

Они с Катькой ему из картона чего только не вырезали. Андрей делал, а Катька помогала: работа — поровну. Себя только не сделали — не успели. А так… Алоэ сделали в большом горшке — ухаживать. Должно ребенку хорошее прививать? То-то. Духовое ружье — подрастет, спортивные навыки освоит. Нет, не по птицам, конечно, стрелять. Так, для развития глаза. Гантельки наборные из картона. Чтоб мускулатура была, и осанка крепкая. Маленький бассейн — закаляться и для общего удовольствия. Голубой такой бассейн с кафельной плиткой. Акварель брали, гуашь — меньше. Гуашь мажется. Гардеробчик был: несколько рубашек разного цвета в клетку, ковбойские, два костюмчика на выход. Пижама — обязательно. Дети должны спать в пижаме. Не из аристократизма дутого, для культуры.

— Игрались, значит, — заключил незнакомец.

— Играли, — сказал Андрей.

— Пойдемте, — позвал незнакомец, — у меня тут маленькое дело.

Андрей пошел за незнакомцем. Оградки: кресты, просто камни с арабской витиеватостью, звезды древнего народа. «Все здесь», — вспомнил Андрей слова незнакомца. И точно: здесь все. Во всяком случае, многие. И питерские здесь, и московские, и даже из «НН» — Нижнего Новгорода. По некоторым не разберешь, откуда они: тексты разные, не только кириллица. Большой парк. Казалось — если разгрести все эти деревья, посмотреть — до горизонта длиться будет. И за сам горизонт побежит. Только не видно, где кончается. Может, и вправду — за горизонт?

Незнакомец вынул из кармана два керамических овала, из другого — клей в тюбике. Две фотографии одного мужчины. Подышал, потер рукавом. Полюбовался.

— Он? — спросил Андрей.

— Он. — Незнакомец показал на камень. — Вон там.

Андрей обернулся. «Берггольц, Сергей Арнольдович». Военно-патриотическое четверостишье, концовка: «От сослуживцев». Две даты с годами. Сколотая фотография.

— Какая лучше? — спросил незнакомец и протянул Андрею оба овала.

Андрей пожал плечами: все хорошие. На одной покойный в кителе, с погонами. На другой — почему-то в пальто и каракулевой шапке. Будто обкомовский работник. Вторая не годится, это точно. Но тоже хорошая.

— Вот эта, — показал Андрей на ту, что в кителе.

— А не эта?

— Можно и эту, мне все равно.