Альтернативная личность

Обнялись мама с папой и в гости пошли. Хлопнула, задребезжала кабина лифта. Держась за руки, родители в ночной воздух шагнули. «Я перчатки забыл, — сказал папа. — Постой здесь, я сейчас… Нет, не пойду — не буду возвращаться!» «Сходи, сходи, — настояла мама. — И в зеркало глянь…» Мама запустила руку под шубу, погладила Матвея. А Матвей замер, прислушался. Потом лег в животе и задремал, подрагивая ботинком. Папа вернулся. Они с мамой нырнули в арку, пересекли улицу. «Глянул?» — спросила мама на остановке, а папа поднял бровь. «В зеркало», — напомнила мама. «Забыл», — признался папа. «Плохая примета, — подумала мама, но папе ничего не сказала. — Лучше бы они в этот вечер сидели дома».

А чего дома-то сидеть, смотрите, какой вечер хороший. Сами ведь к друзьям хотели сходить, с Плужниковыми в шашки сыграть. Нет, не в шашки, в шахматы. В шахматы тоже не подходит. В преферанс пусть будет. «А они умеют?» — спросила мама. «Что?» — не понял папа. «Ну, в преферанс». «С чего ты взяла, почему в преферанс? Так посидим, поболтаем, я в преферанс, например, не умею». «И я», — сказала мама. Похоже, что Матвей ошибся. Если бы он с ними был близко знаком, тогда не ошибся бы. А так… Никто не застрахован от ошибки. Вот вернутся они к Матвею, тогда он о родителях все узнает. И почему так долго не шли, и почему его одного оставили узнает. И сделает строгий голос, когда разговаривать с ними будет…

Матвей снял с елки Палыча, повел его к остановке — с родителями за жизнь потолковать, скучно ведь на остановке, пока еще троллейбус подъедет. «Здравствуйте, — говорит, — я Сергей Арнольдович». Врать начал. Нет, так не пойдет, нужно его на троллейбус сажать. Только он и сам в троллейбус подъехавший — прыг! — и уехал. Или остался? Может и остался. Только от родителей отошел и не мешает. А родители между собой вполголоса разговаривают, про Матвея думают.

* * *

— По утрам я варю себе жиденькую кашку, — сказала старушка. — Манную. Хотите?

— Спасибо, — согласился Жорик, — не откажусь.

— Хорошо, что вы ко мне приходите. — Хозяйка села рядом с Жориком. — С Феклой ведь мы много не разговариваем… Вы маслица себе подкладывайте, не стесняйтесь. А я посижу просто…

— Вкусная, — похвалил Жорик. — Люблю манную…

— Если он жив, — продолжила старушка прерванный разговор, — почему же не появляется? За пять-то лет мог объявиться. Почему? Мне ведь не так много осталось.

— Вы уверены, что он жив? — оторвался Жорик от каши. — Вы ж за могилкой ухаживаете.

— Я не видела кто там. Может, не он. И Катерина не там. Люди рассказывают мне, они живы…

— Какие люди? Прохвосты, — возмутился Жорик. — Как можно говорить того, чего не знаешь? Шарлатаны это.

— Они ведь по фотографии… Чувствую, что правду говорят. Вы не верите? — насторожилась старушка.

— Хочу верить вместе с вами. Только… Вы зря себя накручиваете. Разве бывают ошибки?

— Сколько угодно! — воскликнула старушка. — Сколько угодно… Первый раз, вот, он совсем молодой был, сообщили что погиб…Я так плакала, так плакала… И без очков вижу теперь плохо. Не верила, что нет его. А он пришел. Сильно, оказывается, ранило. В два места: сюда и сюда. — Он в полку своем фельдшером был — из института забирали. Вернулся, сыночек. Девушка его ждала. Спасибо ей не скажу — себе ждала… Потом поженились, ребенка ждали. Значит, бывают ошибки? — Старушка протянула Жорику небольшую коробочку. — Вот, его это…

— Божья коровка?

— Он в детстве с нею играл. Ключиком заводишь, коровка ползает. Приготовила для внука. Или внучки… Но он после свадьбы со мной знаться не шибко не хотел. Из двух выбрал ее, Катерину…

— А вы к ней не очень? — осторожно спросил Жорик и отодвинул тарелку. — Спасибо, я наелся.

— К Катерине-то? А что к ней? Он ведь с нее глаз не спускал. Еще почитай, с самой школы. А она даже не смотрела в его сторону. Что он в ней нашел? Ведь она пока не натаскалась, не успокоилась. До Андрея замужем была два раза. По полгода и меньше. А так, все ему со школы голову крутила. Разве этого я хотела для моего сына? А он: «хорошая, хорошая». Где ж хорошая? Ребенка не могла зачать… Он хлопнул дверью и ушел. Гордый. Они уже три года прожили. Я ее в тот день словом нехорошим назвала. На букву…

— «Мэ»?

— Почему «мэ»?

— Ну, «мразь», в смысле…

— Нет, на «шэ».

— «Шалава»?

— Хуже, — сказала старушка и опустила голову. — И разругались с ним. Он не звонит, и я не названиваю. И не приходит. Злость меня взяла, думаю, не буду звонить и все. А сама переживаю, сын ведь. Через полгода сказали, что понесла Катерина. А еще через полгода они погибли…

— Не плачьте, — принялся успокаивать старушку Жорик, — не плачьте…

— Пять лет ведь прошло, всего пять лет. Как мне не плакать? Так плохо расстались… А все я виновата, все я… — Старушка вытерла глаза, успокоилась. — Я вас вот зачем позвала. Ему ведь в январе тридцать лет должно исполниться. Как раз на праздники. Хотелось бы немного память его затронуть. Мне Антонина шарики посоветовала воздушные купить. Тридцать штук. Они недорогие, не обременительно. Поможете надуть? Я по комнате их развешу. Всяко, память.

— Помогу, конечно, — согласился Жорик.