Читаем Альтруисты полностью

После долгих переговоров, упрашиваний и клятвенного обещания проспонсировать пошив новой формы для сотрудников службы безопасности Итану все же удалось уговорить охранника не задерживать Артура. Будущий дизайнер остался цел и невредим: каким-то чудом на его теле не было ни единой царапины, синяка и иных следов происшествия. Отделался легким испугом. Артур сбивчиво принес необходимые извинения – сперва парню (за недоразумение), затем охраннику (за то, что тому пришлось под проливным дождем тащиться сюда на сегвее). Все это время над Артуром висело укоризненное лицо покойной жены, в роли которой выступила его единственная дочь.

Пока он плескался на газоне, Итан отвел Мэгги в сторонку.

– Что будем делать? – спросил он. – Как нам теперь быть?

– Нам с тобой?

– Да. Тебе и мне.

Мэгги нахмурилась, поставила руки на пояс и окинула взглядом университет – средоточие их семейной жизни. Университет, который мечтал лишь об одном: чтобы страна наконец признала его достойным учебным заведением.

– Мы уедем.

– Так.

– И что будет с папой? – Кривой нос Итана засвистел.

– Все с ним будет хорошо.

Они дружно обернулись на отца, который все еще сидел на земле в мокрых насквозь джинсах. Мэгги покачала головой:

– Рано или поздно он оклемается. Вот увидишь.

Часть III

20

Район Юниверсити-Сити был не чужд страстей, одолевающих всех обитателей давшего ему имя учебного заведения. Май в Дэнфорте был месяцем, когда люди строили планы, ложно скромничали и без конца проверяли почту. Будущие выпускники отчаянно пили и заранее предавались ностальгии. Юные пары распадались или – с нездоровым оптимизмом членов секты конца света – решали попытать счастья в любви на расстоянии. Любому косому взгляду и малейшим переменам погоды присваивался излишне глубокий смысл. Непростой был месяц. Кругом одни сплошные метафоры. Многие открыто плакали: от чувств, от пыльцы.

Для небогатых сыновей и дочерей среднезападного Гарварда годы ободряющих хлопков по спине и позитивного подкрепления подошли к резкому и неотвратимому концу. Если у студентов, приехавших с Восточного побережья, были связи в банках, а у сокурсников с Запада – знакомые в Кремниевой долине, то у подавляющего большинства выпускников Дэнфорта не было ни того ни другого. Они присмирели и начали морально готовиться к жизни в стране с разрушенной экономикой, о которой им рассказывали на протяжении четырех лет. Раньше родители напутствовали: «Меть высоко». А когда дело дошло до поиска работы, стали говорить: «Умерь ожидания». Увлеченность и амбиции больше никого не волновали. Зато соцпакет – еще как. Но в общем и целом студенты по весне были полны надежд, предвкушения новой жизни. Перспектива работы «от звонка до звонка» пока еще интриговала. А этот волшебный день зарплаты! Для выпускника филологического факультета, которому посчастливилось устроиться на работу в Фонд Поэзии, начальные тридцать тысяч долларов в год казались фантастической суммой – столько денег и потратить-то нельзя! Массово рассылались резюме, добывались рекомендательные письма. Фулбрайт. «Амери-Корпус». Тридцать выпускников обрели заветную должность в приемной комиссии университета: они интервьюировали юных абитуриентов с горящими глазами и учили телефонному этикету первокурсников, которым было поручено обзванивать спонсоров. Племя несчастных с диагнозом «клиническая депрессия» – а таких среди студенчества набиралось до 15 % – наконец почувствовало едва ощутимое облегчение.

За несколько дней до вручения дипломов один популярный член еврейского братства поскользнулся на крыше общаги и сорвался вниз, чем едва не вверг весь Дэнфорт в публичный траур. К счастью, юноше удалось избежать смерти – он отделался растяжением запястья. Братья и сестры по факультету подписали для него несколько открыток и направили их по адресу городской многопрофильной больницы, где пострадавшему накладывали гипс, после чего с облегчением вернулись к своим делам. Будущее, казалось, было совсем близко – рукой подать.

В студенческой газете «Дэнфортский журнал» вышел материал о стычке Артура с библиотекарем. Заголовок, выделенный «капслоком», гласил: «ПРОФЕССОР НАПАЛ НА СТУДЕНТА ИЗ МАЛОИМУЩЕЙ СЕМЬИ». Небольшую размолвку – к ужасу Артура – они назвали «нападением». Татуированный библиотекарь вдруг превратился в «студента из малоимущей семьи»! Можно подумать, классовая принадлежность и достаток потерпевшего имели какое-то отношение к ссоре.

Прежде чем Артур успел отчитать главного редактора газетенки, прозванной в народе «Ди-журом», ему пришло электронное письмо от секретаря декана Гупты. Напоминание о намеченной встрече. «Когда вам удобно подойти?» Артур обрушил кулаки на клавиатуру, вылетел из кабинета, стремительно прошагал по двору главного кампуса и вломился к декану.

– Только не говорите, что он подал в суд!

Гупта поднял голову:

– Простите?

– С парнем все нормально, – сказал Артур. – На нем ни царапинки!

Вслед за Артуром в кабинет вошла молодая женщина на каблуках и в юбке-карандаш. Она старалась шагать как можно шире, но наряд не позволял.

Перейти на страницу:

Все книги серии Большой роман

Я исповедуюсь
Я исповедуюсь

Впервые на русском языке роман выдающегося каталонского писателя Жауме Кабре «Я исповедуюсь». Книга переведена на двенадцать языков, а ее суммарный тираж приближается к полумиллиону экземпляров. Герой романа Адриа Ардевол, музыкант, знаток искусства, полиглот, пересматривает свою жизнь, прежде чем незримая метла одно за другим сметет из его памяти все события. Он вспоминает детство и любовную заботу няни Лолы, холодную и прагматичную мать, эрудита-отца с его загадочной судьбой. Наиболее ценным сокровищем принадлежавшего отцу антикварного магазина была старинная скрипка Сториони, на которой лежала тень давнего преступления. Однако оказывается, что история жизни Адриа несводима к нескольким десятилетиям, все началось много веков назад, в каталонском монастыре Сан-Пере дел Бургал, а звуки фантастически совершенной скрипки, созданной кремонским мастером, магически преображают людские судьбы. В итоге мир героя романа наводняют мрачные тайны и мистические загадки, на решение которых потребуются годы.

Жауме Кабре

Современная русская и зарубежная проза
Мои странные мысли
Мои странные мысли

Орхан Памук – известный турецкий писатель, обладатель многочисленных национальных и международных премий, в числе которых Нобелевская премия по литературе за «поиск души своего меланхолического города». Новый роман Памука «Мои странные мысли», над которым он работал последние шесть лет, возможно, самый «стамбульский» из всех. Его действие охватывает более сорока лет – с 1969 по 2012 год. Главный герой Мевлют работает на улицах Стамбула, наблюдая, как улицы наполняются новыми людьми, город обретает и теряет новые и старые здания, из Анатолии приезжают на заработки бедняки. На его глазах совершаются перевороты, власти сменяют друг друга, а Мевлют все бродит по улицам, зимними вечерами задаваясь вопросом, что же отличает его от других людей, почему его посещают странные мысли обо всем на свете и кто же на самом деле его возлюбленная, которой он пишет письма последние три года.Впервые на русском!

Орхан Памук

Современная русская и зарубежная проза
Ночное кино
Ночное кино

Культовый кинорежиссер Станислас Кордова не появлялся на публике больше тридцати лет. Вот уже четверть века его фильмы не выходили в широкий прокат, демонстрируясь лишь на тайных просмотрах, известных как «ночное кино».Для своих многочисленных фанатов он человек-загадка.Для журналиста Скотта Макгрэта – враг номер один.А для юной пианистки-виртуоза Александры – отец.Дождливой октябрьской ночью тело Александры находят на заброшенном манхэттенском складе. Полицейский вердикт гласит: самоубийство. И это отнюдь не первая смерть в истории семьи Кордовы – династии, на которую будто наложено проклятие.Макгрэт уверен, что это не просто совпадение. Влекомый жаждой мести и ненасытной тягой к истине, он оказывается втянут в зыбкий, гипнотический мир, где все чего-то боятся и всё не то, чем кажется.Когда-то Макгрэт уже пытался вывести Кордову на чистую воду – и поплатился за это рухнувшей карьерой, расстроившимся браком. Теперь же он рискует самим рассудком.Впервые на русском – своего рода римейк культовой «Киномании» Теодора Рошака, будто вышедший из-под коллективного пера Стивена Кинга, Гиллиан Флинн и Стига Ларссона.

Мариша Пессл

Детективы / Прочие Детективы / Триллеры

Похожие книги

Адриан Моул и оружие массового поражения
Адриан Моул и оружие массового поражения

Адриан Моул возвращается! Фаны знаменитого недотепы по всему миру ликуют – Сью Таунсенд решилась-таки написать еще одну книгу "Дневников Адриана Моула".Адриану уже 34, он вполне взрослый и солидный человек, отец двух детей и владелец пентхауса в модном районе на берегу канала. Но жизнь его по-прежнему полна невыносимых мук. Новенький пентхаус не радует, поскольку в карманах Адриана зияет огромная брешь, пробитая кредитом. За дверью квартиры подкарауливает семейство лебедей с явным намерением откусить Адриану руку. А по городу рыскает кошмарное создание по имени Маргаритка с одной-единственной целью – надеть на палец Адриана обручальное кольцо. Не радует Адриана и общественная жизнь. Его кумир Тони Блэр на пару с приятелем Бушем развязал войну в Ираке, а Адриан так хотел понежиться на ласковом ближневосточном солнышке. Адриан и в новой книге – все тот же романтик, тоскующий по лучшему, совершенному миру, а Сью Таунсенд остается самым душевным и ироничным писателем в современной английской литературе. Можно с абсолютной уверенностью говорить, что Адриан Моул – самый успешный комический герой последней четверти века, и что самое поразительное – свой пьедестал он не собирается никому уступать.

Сьюзан Таунсенд , Сью Таунсенд

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее / Современная проза
Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее