Альтруисты

Их квартирка размерами не отличалась: крошка-кухня да гостиная с альковом, который мог с натяжкой сойти за спальню. Но кого это волновало? Главное — они в Париже. Каждое утро Жан-Шарль и его друг Гийом приносили свежий багет. Франсин и Линда поджидали их с горячим кофе, маслом и джемом. Эти четверо, еще два Пьера (ле Блонд и ле Брюн), а также наркоманка в завязке по имени Сесиль составляли bande d’amis[5], регулярно обедавшую в «Четырех сержантах». Официанты и прочие сотрудники «Четырех сержантов» приезжали на работу сразу после утренних занятий в Лицее Генриха IV. Отношения вышеупомянутых людей пестрили сочными подробностями: Гийом раньше встречался с Сесиль и даже помог ей завязать с наркотиками, но теперь та влюбилась в Пьера ле Блонда. Линда — обладавшая неплохим философским багажом и коннектикутским носиком — разлучила Жан-Шарля с его бывшей — сестрой Гийома. Как по-французски! Франсин обожала обеды в «Четырех сержантах» и готова была питаться одними лишь сплетнями (и эпизодическими знаками внимания от Гийома). В дальнем конце зала стоял музыкальный автомат с американской музыкой: Пьер ле Брюн время от времени включал «Johnny B. Good» и громко, с сильнейшим акцентом подпевал Чаку Берри^{38}. Друзья так часто собирались в «Четырех сержантах», что хозяева заведения, месье и мадам Т., стали подходить к их столику и предлагать сигареты. Франсин всегда соглашалась — отчасти для того, чтобы услышать от вернувшегося с пачкой красных «Ротманс» месье Т. обязательное: «Rouge et mûr comme les tomates en Californie»[6].

Безусловно, американское происхождение придавало Франсин определенный налет экзотичности, но все же своей неожиданной популярностью она была обязана только сожительству с Линдой Сассман. Линда была создана для Парижа, куда приезжали «на людей посмотреть и себя показать»: недаром стулья на террасах городских кафе были развернуты к улице. Вся их компания держалась на Линде, и даже Гийом не мог долго обижаться на такую красавицу, хотя ради нее лучший друг бросил его родную сестру.

По субботам Франсин ходила в кино. Линда в этот день обычно встречалась с Жан-Шарлем или готовилась к занятиям в библиотеке Святой Женевьевы (хотя невозможно было представить это беспощадно прекрасное создание за таким анахроничным предметом, как книга), а вот Гийом с радостью составлял ей компанию — чтобы немного отдохнуть от манипулятивной и предрасположенной к зависимостям Сесиль. Они открывали журнал «Парископ» и изучали афиши. То был год знакомства Франсин с мировой культурой, год Хичкока, Антониони, Годара, Феллини. За все время, проведенное за рубежом, она посмотрела только два современных фильма: «Американское граффити» (по настоянию затосковавшей по дому Линды) и «Может ли диалектика разбивать кирпичи?» (по просьбе Гийома).

А еще в тот год Франсин получала традиционное образование, пусть и с европейским уклоном в интеллектуальное теоретизирование, которого было не встретить даже в кондовом Уэллсли. Франсин решила писать курсовую о феноменологе Морисе Мерло-Понти — не самом прославленном философе (учитывая огромный простор для выбора), однако Франсин чувствовала свою с ним солидарность. Его положение в научном мире было ей близко и понятно. Сама она тоже не отличалась честолюбием (Гийом, например, мечтал возглавить новое движение в кинематографе) и не стремилась привлекать к себе внимание окружающих, как Линда Сассман. Франсин была просто умной, и ей хватало ума понять, на что она способна, а на что нет. Она никогда не выделялась среди общей массы студентов Уэллсли, никогда не была Сартром, а только — Мерло-Понти, умной, основательной и благонадежной, вносившей свой скромный, но важный вклад в общее дело. Кроме того, ей нравилось это направление в философии: феноменология. Изучая наследие Мерло-Понти, Франсин, по сути, писала курсовую по психологии, но на французском языке.

В День перемирия вся банда «4С» погрузилась в электричку и отправилась в кафе «Кёниг» в Баден-Бадене, где, оправданные историей, они ели круассаны и громко болтали по-французски, после чего с хохотом и замиранием сердца скрывались бегством. Ночевали в Страсбурге, у родителей Гийома.

— Donc[7], Франсин, скажи мне: что ты планируешь делать со своей жизнью? — обратилась к ней его мать.

Вопрос был странный. До Франсин вдруг дошло, что родная мать никогда не спрашивала ее о таких вещах.

— Ну… — Она откашлялась. — Наверное… мне бы хотелось изучать — а потом практиковать — психологию.

Мама Гийома смутилась и что-то спросила у сына.

— А! — вдруг воскликнула она и важно кивнула. — Psychologie! Bon. Очень хорошо. Мне кажется, ты сможешь. Ты будешь просто magnifique[8].

Той зимой Франсин дважды переспала с Гийомом, но видела в нем только друга и была этому рада. Ничего иного ей и не хотелось. Сесиль бросила Пьера ле Блонда, опять села на иглу, а потом — с помощью Гийома — опять завязала. Дружба побеждала все.