Альтруисты

Артур мог сказать про Итана только одно: бывает и хуже. Некоторым его коллегам жутко не повезло с сыновьями: те выросли карьеристами и натуральными рвачами. Словно стервятники, они выжидали, когда родители начнут демонстрировать первые признаки старения — забывчивость, зависимость от тех или иных медикаментов, замороженные в криогене политические пристрастия, — после чего мгновенно заявлялись домой с ворохом красочных брошюр, вооруженные советами знакомых адвокатов о том, как лучше поступить с недвижимостью. С недвижимостью, в которой еще жили их отцы. Да, безусловно, отцы эти слегка отстали от жизни, но они не заслужили такого предательства — родные сыновья буквально взашей гнали их из дома!

Итан был другой. Итан никогда с ним так не поступит. Он для этого слишком мягок и сговорчив. Артур до сих пор видел своего сына десятилетним мальчиком, робким бейсболистом в парке Франклина, который не решался отбить легонько брошенный Артуром мяч: боялся, что от вибраций биты заболят руки. Артур и Франсин прозвали его Горшечным Растением, такой он был спокойный, неподвижный, неприметный. Может, не о таком сыне мечтает любой отец, но все же это лучше, чем вырастить хищника с ядреным эдиповым комплексом.

Впрочем, Артур и сам мог бы стать таким хищником, да не вышло: сердце его отца взорвалось аккурат накануне сорок девятого дня рождения.

Бена Альтера сгубило не пьянство, однако алкоголь, безусловно, подтолкнул его к могиле. И еще — патологические неудачи. У него это было генетическое. Гомозиготный генотип неудачника. Бен Альтер вел нищенское существование в чужих ротовых полостях. Артур не мог даже представить, каково это — ежедневно окунаться в жаркие зубастые пасти пациентов, выскабливать гниль, ставить коронки. Унизительный труд. Унизительный, но хотя бы (в теории) прибыльный. Никому не нравится быть стоматологом. А вот деньги любят все. Но Бенджамен Гурион Альтер не умел даже зарабатывать. У его семьи были проблемы, проблемы с деньгами, и Артур ничуть не сомневался, что они тоже сделали свое дело.

Долгие годы он боялся смерти вообще и отцовской смерти в частности. Почему-то ему казалось, что он умрет точно так же. Резкая боль в груди. Внезапный укол. Бах! — и ты сбит с ног какой-нибудь врожденной миопатией, лопнувшей аневризмой или оторвавшейся атеросклеротической бляшкой. Артуру исполнилось сорок шесть, потом сорок семь, сорок восемь лет… но однажды, очнувшись от тревожных снов утром своего сорокадевятилетия, он понял, что не изменился и не умер. Артур получил дар. Еще несколько лет жизни. И вместе с тем проклятие — ведь он совершенно не представлял, что с этой жизнью делать. Он никогда не боялся конечности бытия, исчезновения сознания, вечного Ничто. Нет, больше всего на свете Артура страшила вероятность внезапной кончины, после которой у него останутся незаконченные дела. Именно так умер отец. Смерть как эхо жизненных неудач. Смерть, за которой следует бюрократическая волокита и неразбериха.

Смерть должника.

Толпа на тротуаре разошлась, и Артур увидел свою дочь. Она стояла рядом с братом и хмурилась: армейская куртка, рассыпавшиеся по плечам ржаво-медные кудряшки. Она была очень похожа на мать, только без женственных объемов. Ее словно выточили из камня. Сам факт, что его воинственная дочь-святоша соизволила приехать в Сент-Луис, вселял в Артура надежду. Конечно, уговорить ее будет непросто, но она все-таки приехала — а значит, шанс есть.

— Власти пристально следят за развитием ситуации…

Он вырубил радио, посигналил.

Итан махнул рукой. Артур помахал в ответ. Пока его дети шли к машине, он открыл дверь, спрятался за нее и сплюнул на асфальт — излил остатки яда.

— Дети! — воскликнул он, поднимаясь им навстречу.

Итан раскинул руки и шагнул к нему. Артур нехотя обнял сына (и заодно надышался его одеколоном). Ему всегда казалось это странным — сжимать в объятьях взрослого мужчину.

— Рад тебя видеть, пап.

— И я рад, сынок.

Дочь закинула в багажник свой здоровенный баул. Если Итан был горшечным растением, то Мэгги — скорее одуванчиком, коварным сорняком, который способен в считаные дни занять весь сад и пробиться из-под земли в самом неподходящем месте. Хлопот от него не оберешься, да, но такой задор и упорство достойны восхищения.

— Мэгги, — сказал Артур.

— Пересел на мамину машину, смотрю.

— Добро пожаловать домой!

Она что-то пробормотала и скользнула на заднее сиденье машины.

«Значит, до сих пор пытается меня наказать, — подумал Артур. — Что ж, понимаю. Буду иметь в виду».

Он сел за руль.

— Ну, признавайтесь, — сказал он, с ревом заводя двигатель «сперо», — кто хочет есть?

Артурово увлечение «Пиггис смоукхаус», барбекю-рестораном в Мидтауне, могло своей религиозностью посоперничать с любой проверенной временем кулинарной традицией, которая только приходила на ум. Тарелка для Седера. Католическая гостия^{40}. Артур всегда представлял, что начнет возвращать детей в свою жизнь именно в «Пиггис». Они будут сидеть втроем за столиком и смеяться огненно-острым, пикантным смехом, а на их языках будет пылать соус барбекю.