Алуим

Делаю два шага вперёд и, резко обняв Татьяну правой рукой, начинаю целовать её губы. Жадно, страстно. В голове всё плывёт, я ничего уже не ощущаю, кроме наших тел. Такая ненамеренная сексапильность Татьяны переключила моё возбуждение в другое русло, и я попросту потерял над собой контроль. От неожиданности Татьяна растерялась, позволив мне, стоящему полубоком (чтобы не испачкать кровью), прижать её к себе. Через пару секунд губы начинают отвечать поцелуями. Но вскоре она двумя руками отстраняет меня назад.

— Ты что, самогон пил? — удивлённо и с отвращением на лице спрашивает Татьяна. Видимо, ощутила вкус, оставшийся у меня во рту.

Возникшая пауза возвращает мне самообладание. Мы смотрим друг на друга, каждый со своими мыслями. Я летел к Татьяне и даже подумать не мог, что придётся силой выдавливать из себя слова. У меня были серьёзные причины выпить. Более того, я имею право гордиться тем фактом, что после четырёхсот грамм ядрёного самогона ещё на что-то способен. Но в голове всплывает вечер недельной давности. Татьяна не поверила мне тогда, с чего бы ей верить сейчас, да ещё пьяному?

— Что с тобой творится, Влад? — прервав обоюдное молчание, спрашивает Татьяна. Слышу обеспокоенность в голосе. — Ты сам на себя не похож. Часто пьёшь, вляпываешься в неприятности. Приходишь среди ночи в одних трусах. А если тебя вот такого увидит моя мама?

Опускаю голову. Действительно, на мне сейчас, кроме бинтов, только трусы и шлёпанцы. До этого момента я не задумывался о своём внешнем виде. Окровавленный алкаш в оранжевых труселях ломится в окно, чтобы наброситься с поцелуями… Глупая ситуация.

— Я расскажу всё как есть. Главное, выслушай. А дальше сама решай, куда меня послать.

— Опять стук в стене? — осторожно спрашивает Татьяна, не желая повторения того вечера. — Если да, лучше не надо.

— Всё намного хуже. И у меня больше нет человека, с кем я могу поделиться.

Молчит. Сжимает губы, в очередной раз сдерживая эмоции.

И я начинаю…

«Бесхарактерная тряпка. То волочишься за каждой юбкой, то бежишь, будто к мамочке, чтобы приласкали и пожалели. Тебе самому не противно?»

— Заткнись! Ты сам мне твердил: «Беги! Беги!» Какого чёрта?!

«Ты глуп и ведом. Тобой крутят как хотят. Взгляни на себя: дырок больше, чем в бабе. И ради чего? Ради парочки вялых фрикций? Ты ничем не лучше Санька. Умрёшь от нехватки вагинального сока в височных долях. Смейся. Смешно же. Ха-ха-ха».

— Это ты толкал меня к Мальвине! Как ты узнал о ней раньше, чем я?! Кто ты? Отвечай!

«Сопливая идиллия под искусственными звёздами. Летать по небу, держась за ручки — тупые фантазии самых тупых тёлок. Ты же рад, что довёл её до могилы? Признайся, рад? Мечтательница, желавшая свить с тобой тихое семейное гнёздышко. В кого бы ты превратился? В пузатого семьянина с парочкой спиногрызов? Ты бы пустил корни, навечно врос в одно место. Разве ты этого хочешь? Иркина смерть была лучшим способом расстаться. Мужику не пристало жить в бабских соплях. Хотя, какой ты, к чёрту, мужик?! Ты не в силах прекратить то, что самому уже давно надоело».

— Причём здесь я?! Прекрати меня обвинять?! Это были твои слова. Не мои! Кто ты?! Скажи, наконец!!

Хватаю табуретку, с размаху швыряю её в чугунную ванну, стоящую под окном летней кухни. Табуретка разлетается на части, но мою злость не выплеснуть одним единственным импульсом. Дикое сумасшествие продолжается уже несколько часов. С семи утра мозг взрывается от нескончаемого потока воспоминаний, упрёков и цинизма, и я не представляю, как это прекратить. Я упорно терпел, стараясь игнорировать. Переиграл во все игры на ожившем после купания телефоне, врубал музыку в наушниках так громко, что перепонки начинали болеть, приседал и качал пресс, хотя после самогона состояние очень поганое, подташнивает, постоянная сухость во рту. Даже пробовал кроссворды разгадывать, но эта попытка была самой жалкой.