Алые песнопения

— Достаточно, — оборвал его стражник.

Послышались какие-то суматошные звуки, затем стук — о дверь ударилось тело.

— Нет! Не надо…

Раскольник так и не успел закончить предложение. Вместо слов раздался удар, и припавший к дверям демон сполз на пол.

У Нормы отвисла челюсть.

— Не могу в это поверить, — сказала она.

— А наше путешествие даже не началось, — отозвался Жрец Ада.

— Мессата, — заговорил первый стражник, — убери труп с дороги, а я отключу Запреты. Жрец, вы еще там?

— Да, — ответил киновит.

— Отойди от двери. Поберегись.

Гулко лязгнуло, и дверь распахнулась. Жреца тут же поприветствовали два демона, жёлтый и оранжевый. Солдат был в два раза выше киновита и носил золотые доспехи. Неистово жестикулируя, он провёл Жреца Ада внутрь. Киновит и Норма оказались в небольшой передней, в которой толпилась дюжина солдат в тех же боевых одеждах.

— Эти чудовища, они повсюду! — причитал стражник. — Вы должны помочь…

Киновит еле заметно кивнул и сказал:

— Знаю. Я пришёл за владыками. Они в опасностях. Где зал их заседаний?

Солдат указал в сторону лестницы, которая разветвлялась в дюжине направлений.

— Я провожу вас. Сия башня — вертикальный лабиринт. Вы сойдёте с ума прежде, чем доберётесь до второго этажа. Мы находимся в первой комнате. У них — шестая. Вместе, брат, мы победим эту напасть! Этим тварям не победить. В остальных помещениях по тысяче солдат.

— Значит, у меня много работы, — молвил Жрец Ада.

С этими словами он достал из складок одежд Конфигурацию Лемаршана и вручил её стражнику.

— Вот.

— Что это? — поинтересовался стражник, принимая шкатулку.

— Оружие. Берите.

Он достал ещё три шкатулки и вручил их демону, а тот передал их остальным солдатам.

— Как они действуют? — спросил один из них.

— Откройте — увидите, — ответил Жрец Ада.

17

Гарри мог попытаться утешиться мыслью, что всё, кроме души, было иллюзией, рождённой человеческим разумом, однако в текущих обстоятельствах ничто не выглядело иллюзорным. Перекрёсток, на котором находились он, Кез, Дейл и Лана, казался кошмаром без обозримых путей к отступлению. Все они смотрели в разные стороны, но все открывавшиеся их глазам улицы являли одинаково неприглядное зрелище — к ним подступали чудовищно обезображенные жители нечестивого города.

Страшные многообразия произрастали там, где угнездились семена тумана, и каждая тварь превратилась в воплощение кошмара. Все существа брели голышом, но, словно их нагота была зрелищем недостаточно мерзким, уже и без того искажённые тела начали испускать странные, кровавые бутоны, которые, в свою очередь, порождали новые поколения семян.

Людям открылась неприглядная демонстрация жизнеспособности семени: рождались, набухали и лопались всё новые побеги, а их жертвы бились в конвульсиях, разбрызгивая во все стороны собственные соки, и орошённая ими плоть тут же распускала сетки набухших вен, которые уже спустя несколько мгновений питали уже новые многообразия.

Второе поколение наростов оказалось не только уверенней первого, но и амбициозней, и у явившихся следом побегов эти качества увеличивались в геометрической прогрессии. Порождённые отростки не просто повторяли строение родительской почвы, они создавали фантастические вариации на её тему.

И так же, как и в случае их предшественников, новых жертв тумана охватывало желание обнажиться, открыть семенам каждую нишу и складку плоти, и в течение минуты-двух численность отростков выросла втрое — агония волнами прокатывалась обезображенными телами, и жителя Ада орали в нестерпимых муках.

Наистраннейшими среди новобранцев этого невообразимого воинства были дети демонов, которых лишили защиты домашнего уюта — их уязвимые тела пускались в новые эксперименты пуще родительских. Они стремились превратиться во что-то новое, и семена дарили возможность воплотить любую еретическую мысль.

Демоны достигали пределов мутации, но их превосходили их дети — вырвавшись из-под родительского гнета, они радостно даровали свою плоть экспериментам преобразующего тумана. Вот почему у одной молодой твари из спины во все стороны тянулось тридцать (если не больше) рук; вот как появилась девочка-подросток, чьи половые органы разделили её тело надвое до самой грудины — влажные лепестки разошлись и волновались, приглашая внутрь весь мир; вот как в руках демонессы вылупился младенец — точно в седле, сидел он меж набухших от молока грудей, держа перед собой раздувшуюся, точно волдырь, руку, чьи пальцы-сосиски полностью скрывали лицо его родительницы. Что до ног ребёнка, то их стало вчетверо больше, но в результате от них остались лишь кости и сухожилия — их противоестественные сочленения вывернулись в обратную сторону и обнимали материнское тело, точно паучьи лапы.

Здесь было не место жалости и, тем более, любви: вокруг царили боль и ужас, с которыми на ложе из стекла и гвоздей рождался Ад завтрашнего дня, тогда как вчерашний Ад умирал, долго, мучительно и бесславно. Жители Новой Преисподней запрудили улицы, преградив все пути к отступлению. Деваться было некуда, и кольцо врагов сомкнулось вокруг путников.

— Каков план, Гарольд?