Алые росы

Прокурор смущенно ерошил черные волосы, подстриженные под Керенского. Еще вчера дело о рыбаках называлось именно так, как говорил Борис Лукич. Еще вчера, предвкушая громкий процесс, прокурор готовил речь против Василия и произвола алчных церковников. «Кесарево — Кесарю, богово — богу. Не мешайте земное с небесным», — писал прокурор, ожидая от речи огромного резонанса даже в столице.

Прослушав первые страницы речи, жена прокурора воскликнула:

«Ты умница, милый. Я религиозна, но начинаю ненавидеть попов. Я вижу Неву, я вижу уже Петроград…»

Так было еще вчера. А сегодня честолюбивые замыслы рухнули. Тяжело вздохнув, прокурор протянул Борису Лукичу телеграмму министра Керенского.

«Обязываю придать делу луговских крестьян особую значимость энт широкую гласность зпт привлечь печать тчк», — читал Борис Лукич и одобрительно кивал головой. — Умница этот Керенский. В Петрограде, за тысячи верст, уловил политическое звучание, казалось бы, небольшого дела. Ой, умница. Ему бы премьером…

Прокурор зло барабанил пальцами по столу.

— Дальше читайте.

— …Обязываю квалифицировать, дело, как злостное нарушение закона от девятого марта… — прищурясь, Борис Лукич поднял взор на прокурора. — Специальный закон против церковников? Я и не знал.

— Закон о пресечении аграрных беспорядков, — вздохнул прокурор.

— Против крестьян?

Прокурор пожал плечами.

— Керенский очень самолюбив и требует неукоснительного выполнения законов, принятых по его инициативе.

— Вы хотите сказать, что один из вождей крестьянской партии социалистов-революционеров первым законом в России провел закон против голодных крестьян? Этого быть не может!

— Увы, это так. — Взволнованный прокурор тоже поднялся из-за стола и, заложив руки за борт френча, про» теле я по кабинету. — Дальше, дальше читайте.

— …И закона двенадцатого апреля, — прочел Борис Лукич и отложил телеграмму. — Этот закон тоже против крестьян?

Прокурор утвердительно качнул головой.

— Об охране посевов от покушения крестьян и привлечения их к строжайшей уголовной ответственности с возмещением убытков землевладельцам… в данном случае озеровладельцам, — горько сострил прокурор.

Борис Лукич сел. Он привык думать сидя.

«Наваждение. Первыми законами революционного временного правительства оказались законы против крестьян, против тех, от чьего имени говорит господни министр».

Борис Лукич тер лоб ладонью, поглаживая седеющую голову, словно ждал прояснения.

«Брешако-Брешковская, Чернов, Авксентьев — все вожди нашей партии поддерживают Керенского. Все восхищаются им. Видимо, я не понимаю чего-то, не хватает образования, не научился государственно мыслить. — Борис Лукич пытался заставить себя мыслить как-то иначе, но по-прежнему видел голодных крестьян и неудачливых рыбаков.

— Помогите мне разобраться, — просит Борис Лукич.

Прокурор, подумав, сказал со злорадной издевкой, вымещая свои неудачи:

— Я дисциплинированный член партии социалистов-революционеров.

Мыльным пузырем оказалась мечта о громком процессе, поощрении министра и переводе в столицу. Но пусть и Борис Лукич, приславший сюда этот мыльный пузырь, пусть же и он выпьет из этой горькой чаши.

Развернул вторую папку, такую же серую, как арестантский халат.

— «Дело по обвинению Рогачева Устина Силантьевича, — читал прокурор, — в проигрыше в карты приемной дочери Ксении Рогачевой и Козулина Сысоя Пантелеймоновича в выигрыше в карты означенной девицы…»

— И изнасиловании ее, — подсказал Борис Лукич.

Прокурор протестующе поднял ладони:

— Разберемся по порядку, дорогой мой Борис Лукич. Статья 990 Уложения о наказаниях гласит: «…кто в своем доме или ином месте устроит или дозволит устроить заведения для запрещенных игр…» Прошу уяснить, не сама игра преследуется законом, а заведение для оной. Было ли у Устина или Сысоя подобное заведение?

— Конечно, нет. Но не все ли равно, где проиграли человека — в специальном игорном заведении или в случайной игре? Че-ло-века ведь проиграли.

— Это так, дорогой мой Борис Лукич, но закон не регламентирует ставки. Следовательно, Рогачеву и Козулину не могут быть вменены в вину ни азартная игра, как таковая, ни ставка в игре. Не горячитесь, Борис Лукич, и поймите меня: здравый смысл сугубо субъективен, индивидуален. У каждого человека свой особый здравый смысл, чем-то отличный от здравого смысла соседа, а закон обобщает тысячи здравых смыслов. Так преклоним головы наши перед мудростью обобщенного здравого смысла.

Прокурор не иронизировал. Он листал страницы толстого тома, вчитываясь в статьи, поднимал указательный палец и шевелил им, как бы ощупывая значимость статей закона Российской империи.

— Скажите, пожалуйста, что вы там ищете, — не удержался от шпильки Борис Лукич. — Продали человека. Случай из ряда вон выходящий.

— Ну-с, не скажите. За прошлый год только в нашей губернии зарегистрировано восемнадцать случаев продажи жен, дочерей, сестер, просто знакомых женщин и девушек. — Вновь шелест страниц. — Права мужа законом практически не ограничены… За опекуном закон признает право совершения актов от имени опекаемых, в том числе принятия сватовства…