Алые сердца. По тонкому льду

– Не балуй, – со смешком сказал он, – если ты его разбудишь, не сможешь сбежать.

– Лекарства, которое я ему дала, достаточно, чтобы он две-три стражи спал беспробудным сном, – скорчив мальчишке рожу, заявила Чэнхуань.

Взяв кисть, она нарисовала у наставника на лбу большую черепаху, спящую без задних ног, а потом подобрала юбку и, ступив на скамью, выпрыгнула прямо в окно.

Стоящий под окном мальчишка поймал ее, и дети, взявшись за руки, помчались что есть мочи. Они бежали долго-долго. Добежав до моста, они остановились, чтобы перевести дух.

Тем мальчишкой был Хунчжоу, пятый сын императора Юнчжэна. Имевший от рождения проказливый нрав, он постоянно бедокурил, при этом, боясь наказания, всегда брал с собой обожаемую императором Чэнхуань. Поначалу он просто хотел сделать из нее козла отпущения, но со временем между ними возникла настоящая привязанность и они стали друг другу ближе родных брата и сестры. Если Хунчжоу совершал какую-нибудь пакость, рядом обязательно была Чэнхуань, если же Чэнхуань проказничала, то ее проказы не обходились без Хунчжоу.

Чэнхуань взглянула на верхушку плакучей ивы, где только-только начали проклевываться новые листочки, и сказала:

– Жаль, что у братца Хунли появилась новая супруга и теперь он совсем не обращает на нас внимания.

Хунчжоу улыбнулся:

– Это вовсе не из-за новой супруги, а из-за царственного отца.

Подражая учтивым манерам Хунли, он прошелся по дорожке, смотря прямо перед собой, и медленно проговорил:

– Да, царственный отец.

Чэнхуань громко рассмеялась, подумав, что Хунли, должно быть, прямо сейчас произносит эти самые слова.

В это время в зале Циньчжэндянь Хунли, потупившись, почтительно произнес:

– Да, царственный отец.

Договорив, Хунли ощутил ужасный зуд в носу и, не сдержавшись, чихнул, тут же задрожав от страха: вдруг царственный отец примет это за проявление непочтительности? Юньсян, циньван И, тут же разрядил обстановку, со смехом заметив:

– Должно быть, кто-то вспоминает четвертого принца.

Хунли улыбнулся, подумав, что спасен.

Всю вторую половину дня Хунли сопровождал императора Юнчжэна. Выйдя из зала Циньчжэндянь, он по-прежнему ощущал на себе давящий взгляд проницательных глаз. Настроение было испорчено. С царственным отцом никогда нельзя было понять, счастлив он или же разгневан. Как бы Хунли ни старался, какое бы усердие ни проявлял, от него невозможно было дождаться ни одного слова похвалы; напротив, он часто бранил сына в присутствии толпы придворных или читал нотации. Порой Хунли чувствовал такое опустошение, что вовсе не хотел видеть царственного отца, но понимал, что не может не являться к нему.

Хунли заметил нескольких евнухов, что с лицами, полными тревоги, беспорядочно носились по дорожкам, будто безголовые куры.

– В чем дело? – мимоходом поинтересовался он у одного из евнухов, что оказался рядом.

– Ваш покорный слуга слышал, что пятый принц вновь сбежал с уроков, и теперь они повсюду разыскивают его.

Нахмуренный лоб Хунли слегка разгладился. В последние годы царственный отец углубился в учение Будды, женщины его не интересовали, а значит, больше у него не будет детей. Это, в свою очередь, означает, что передать императорский трон он сможет лишь ему или Хунчжоу. Умный и бойкий Хунчжоу мог бы стать весьма серьезным противником, если бы тратил все свое время не на игры и развлечения, а на надлежащие дела. Таким образом, у царственного отца есть только он, Хунли, вне зависимости от того, доволен он им или же нет.

Погруженный в свои мысли, он дошел до моста. На этой стороне густо росли зеленые ивы, а на другой располагалась роща цветущих абрикосовых деревьев.

Тонкие, полупрозрачные, будто изо льда или тонкого шелка, цветы густо покрывали деревья до самой верхушки. Бледные бело-розовые облака лепестков закрывали небосвод, словно клочья тумана или свежевыпавший снег. От малейшего дуновения ветерка лепестки градом сыпались вниз. Вся земля под деревьями уже была засыпана ими, и на мелких лазурных волнах под мостом тоже колыхались бесчисленные опавшие цветы.

Пробираясь через рощу под дождем из лепестков, Хунли внезапно увидел на одном из деревьев качели, а на них – девушку. Она раскачивалась, заставляя качели с каждым разом взмывать все выше, и, нисколько не боясь, звонко смеялась. Ее смех, пробиваясь сквозь облака абрикосовых лепестков, казалось, заполнял собой весь мир. Ее алое платье горело, словно утренняя заря, водопад черных волос, свободных от оков тяжелых украшений, что были приняты во дворце, живо развевался на ветру среди летящих абрикосовых лепестков. Хунли впервые осознал, что развевающиеся пряди черных как смоль волос тоже могут нести в себе нежность весны.

Хунли невольно остановился, думая: придворная дама из какого дворца может вести себя столь смело? Он почти мгновенно понял, в чем дело, и, вздохнув про себя, развернулся, собираясь уходить.

– Ах! – испуганно вскрикнула девушка и упала с качелей.

Хунли поспешно повернулся и, подскочив к качелям, протянул руки, ловя девушку.