Алые сердца. По тонкому льду

Вскоре забава утомила их и они сели на землю передохнуть. Нахально привалившись спиной к Хунли, Хунчжоу, запрокинув голову, пыхтел, стараясь сдуть налипшие на щеки лепестки. Чэнхуань подобрала с земли ивовый прут и протянула его Хунли. Тот, мастерски согнув его в кольцо, сделал из прута что-то вроде венца и вернул Чэнхуань. Она натыкала по кругу абрикосовых цветов и, надев венец на голову, принялась кружиться, раскинув руки.

– Красиво? Красиво? – спрашивала она. – Похожа ли я на фею цветов абрикоса?

Красное колесо заходящего солнца опускалось за холмы, обливая своим светом мириады осыпающихся лепестков. Наступил пьянящий весенний вечер. В косых лучах заката, пробивавшихся сквозь цветочную пелену, платье Чэнхуань выглядело еще алее, а ямочки на ее щеках – еще более очаровательными.

Хунли только улыбнулся, ничего ей не ответив. Хунчжоу же, жуя ивовый лист, лениво проговорил:

– В романе «Путешествие на Запад» был такой злой оборотень, абрикосовая фея. По-моему, Чжу Бацзе убил ее вилами.

– Я расскажу царственному дядюшке, что ты плохо занимаешься учебой и вместо этого читаешь книжки про оборотней.

Чэнхуань махнула ногой, пнув лепестки прямо в лицо Хунчжоу, которые заодно насыпались и на голову Хунли.

Пока они препирались, Чэнхуань нашли ее престарелые нянюшки. Глядя на наряд Чэнхуань, они то бледнели, то зеленели, но не смели ругать ее, лишь, причитая, уволокли девушку причесываться и переодеваться.

Хунли цепко схватил за руку Хунчжоу и с улыбкой сказал:

– А тебя, маленький Сунь Укун, я сперва провожу домой, а потом отправлюсь по делам.

Хунчжоу огляделся по сторонам и, убедившись, что вокруг никого, произнес, запинаясь:

– В метрической книге указано, что Чэнхуань – дочь тринадцатого дядюшки и его первой супруги. Нет никого, чье происхождение было бы более благородным, чем у нее! Почему же все они продолжают так о ней говорить?

– Если уж в метрической книге написано так, то какая разница, что говорят другие? – пожал плечами Хунли.

– Но…

Хунчжоу залился румянцем и, колеблясь, некоторое время молчал, после чего набрался храбрости и спросил:

– Чэнхуань – незаконнорожденная дочь царственного отца, да?

Поначалу Хунли оторопел, а затем разразился громким смехом.

– Чем дальше, тем интереснее и интереснее! Сначала говорили, что Чэнхуань не родная дочь тринадцатого дядюшки, а теперь она превратилась в незаконнорожденную дочь царственного отца. И ты туда же, слушаешь эту чепуху, что болтают люди.

– А если она дочь тринадцатого дядюшки, то почему он не ведет себя с ней как с родной? – снова начинал запинаться Хунчжоу. – Почему он оставил ее жить во дворце? А мать Чэнхуань и того страннее: за все эти годы ты видел хоть раз, чтобы она обняла свою дочь? Она с ней холодна и вежлива, как с незнакомкой. Разве так должна себя вести мать? У тринадцатого дядюшки куча сыновей и дочерей, так почему царственный отец только к Чэнхуань относится по-особенному? Не то что принцесс – даже нас двоих он не обожает так, как ее. Я помню, что когда-то царственному отцу прислуживала одна придворная дама, к которой Чэнхуань относилась как к родной матери. Как же ее звали? Не могу вспомнить… Кажется, ее звали…

– Хунчжоу! – Лицо Хунли вдруг стало суровым. – Никогда не смей упоминать о ней. Матушка должна была тихонько тебя предупредить.

Хунчжоу поспешно закрыл рот. Через какое-то время он все же возмущенно выпалил:

– Мне плевать, дочь она царственного отца или нет – мы росли и играли вместе, я уже давно считаю ее своей младшей сестрой. Мне просто любопытно, почему все остальные во дворце никогда не говорят о прошлом Чэнхуань. Четвертый брат, тебе что-нибудь известно? Если да, то расскажи. Я никому не выдам эту тайну.

– Разве я могу знать многое? – вздохнул Хунли. – Царственному отцу с тринадцатым дядюшкой, конечно, известно все, но кто осмелится пойти и спросить их? Наверняка все знают и госпожа императрица с тринадцатой госпожой, но они обе по натуре неразговорчивы, поэтому ничего нам не скажут.

– Все кругом втихомолку обсуждают Чэнхуань, а тебе, четвертый брат, даже не любопытно?

– Я спрашивал матушку, но она мало смогла мне объяснить. Она рассказала, что однажды царственный отец вдруг принес домой, в поместье, новорожденную девочку, отдал госпоже императрице и велел заботиться о ней. Всем обитателям поместья он сказал, что это дочь тринадцатого дядюшки, но ни словом не обмолвился о том, кем была ее мать. Матушка же и остальные, разумеется, не осмелились задавать много вопросов. Я тогда уже был достаточно взрослым, чтобы понимать, что происходит, и ходил навещать Чэнхуань. В то время царственный отец днями напролет беседовал с буддийскими и даосскими монахами и никто в поместье не осмеливался даже громко дышать.

– Да кто, кроме Чэнхуань, смеет громко дышать в присутствии царственного отца? – засмеялся Хунчжоу. – Жаль, что я не могу прожить свою жизнь, не видясь с ним. Быть его сыном – весьма утомительное занятие.

Хунли покачал головой: