В ходе своего двухлетнего военного похода Иньчжэнь благодаря своему выдающемуся дипломатическому таланту и обещаниями всевозможных выгод смог заручиться поддержкой всех монгольских родов Цинхая. В его войсках поддерживалась строгая дисциплина: солдатам было запрещено беспокоить местное население и вступать в мошеннические связи с чиновниками в городах, попадавшихся по пути. От солдат требовалось бережно относиться к скоту и экономить провиант, а от офицеров – заботиться о рядовых. Нарушивший дисциплину дутун Хуситу, чиновник первого ранга, был тут же уволен с должности и отдан под трибунал. Благодаря целому ряду случаев, когда четырнадцатый принц использовал политику кнута и пряника, его имя прогремело по всему Цинхаю, Тибету, провинции Ганьсу и на прочих северо-западных территориях.
Истории из его военного похода долетали из далеких северо-западных земель до самого Запретного города. Самой большой радостью для девушек из прачечной, закончивших свои дневные труды, было обсуждение невероятных приключений четырнадцатого принца. Этот полководец, в полном боевом облачении величественно стоящий перед огромным войском противника, этот герой, который шутя победил целую армию, вольный странник, что в минуты умиротворения выпивал с солдатами, хмелея и рассказывая им о своих заветных мечтах, бравый мужчина, который, не стесняясь, бил в барабаны, и их бой гремел, словно гром, для монгольских родов Цинхая – таким он представал в воображении девушек, тем самым став героем их заветных грез. Жизнь во дворце еще не поглотила их пылкость, в глубине души они все еще были наивными и неискушенными, имели свои розовые мечты.
Яньпин и Чуньтао уже покинули дворец, и теперь со мной в одной комнате жили две девчушки: четырнадцатилетняя Цяньцянь и пятнадцатилетняя Линдан. Стоя на кане, Цяньцянь рассказывала сидящим кругом девчонкам историю, которую повторяла неизвестно в который раз.
– …А потом монгольские ваны и князья велели очаровательным и страстным монголкам выйти и станцевать. Каждая из них была прекрасна, словно небожительница. Песни и пляски не прекращались ни на минуту, гости пили и веселились, всячески, впрочем, избегая говорить о войсках и подмоге. Запрокинув голову, четырнадцатый принц осушил большую чашу вина и, будучи навеселе, подошел к помосту для новобранцев, двумя руками взял во-о-от такую огромную колотушку… – Цяньцянь руками изобразила размер, – …поднял руки и ударил по трем большим барабанам. После этого четырнадцатый господин начал бить в барабаны, одновременно пустившись в пляс. В тот же миг утихли звуки песен, смех и чужие голоса, по всему Цинхайскому нагорью раздавался лишь барабанный бой четырнадцатого господина, похожий на раскаты грома, оглашавшие землю своим грохотом. Порой удары были частыми и резкими, иногда – мягкими и расслабленными, звучали то высоко, то низко. В каждом ударе звучал благородный порыв, в каждом звуке скрывалась гордость. Солдаты нашего многотысячного войска, воины Великой Цин, сидящие на земле, один за другим поднимались на ноги и оглашали воздух боевым кличем, вторя ритму барабанов. Их громкие выкрики долетали до самых небес, а оттуда возвращались обратно к земле. Затем и монгольские молодцы, не в силах сдержаться, также вскочили один за другим и, ведомые ритмом, что отбивал четырнадцатый господин, начали громко кричать.
Лицо Цяньцянь приобрело мечтательное выражение: в своем воображении она явно в красках рисовала эту сцену, произошедшую за тысячу ли отсюда.
– А потом, потом что? – поторопили ее остальные девочки.
Тихонько вздохнув, Цяньцянь продолжила:
– А потом, когда барабанная мелодия уже подходила к концу, четырнадцатый господин собрал все силы и тремя последними ударами взял и прорвал натянутую на трех барабанах коровью кожу. С хохотом отбросив колотушку, он взглянул на стоящих перед собой маньчжурских и монгольских воинов, снова рассмеялся и крикнул: «Вот какую музыку пристало слушать бравым молодцам!» Вслед за этим он перевел глаза на представителей монгольской знати и сурово произнес: «Вы – непобедимые потомки кагана Чингис-хана. Хотите ли вы остаться верными своему слову и соблюсти договоренность, заключенную нашими предками, чтобы ваши дети и внуки могли продолжать пасти скот и распевать песни в этих степях? Или же затаитесь здесь, втянув головы, будто черепахи, в ожидании, когда придет Цэвэн-Рабван и вынудит вас сдаться, добровольно уступив ему эти степи, что наши предки даровали нам?»
Тут Цяньцянь внезапно оборвала свою речь, как профессиональный рассказчик. Все девочки тихо ахнули.
– А что было потом?