Алый Первоцвет возвращается

– Так и подобает поступать настоящему солдату, каковым вы и являетесь, – удовлетворенно заключил Шовелен. После чего достал из кармана листок бумаги и нацарапал на нем несколько слов.

Шазо взял бумажку, оказавшуюся приказом, и засунул ее в карман. Затем отдал своим людям необходимые распоряжения, и беспомощного гиганта снова подняли на ноги.

Шовелен проводил глазами этот небольшой отряд, пересекший рю де ла Планшет и повернувший по направлению к кавалерийским баракам, что находились за Сент-Антуанскими воротами в квартале Бастилии. Потом, тщательно закрыв двустворчатую уличную дверь дома, не спеша поднялся на второй этаж.

Подойдя к двери, ведущей в апартаменты матушки Тео, Шовелен обнаружил, что она вновь закрыта на задвижку. Однако едва он протянул руку к замку, как дверь сама собой медленно открылась, мягко повернувшись на петлях, и приятный насмешливый голос с изящной торжественной вежливостью прямо рядом с ним произнес:

– Позвольте мне, мой милый месье Шурлебрен.

Глава XXV. Четыре дня

То, что произошло в следующие несколько секунд, вряд ли даже сам Шовелен смог бы кому-нибудь когда-нибудь объяснить. Когда он обрел наконец способность соображать, то обнаружил себя сидящим на скамейке в приемной матушки Тео, а перед собой увидел изысканнейшего денди, сэра Перси Блейкни, который сквозь лениво опущенные веки совершенно невозмутимо разглядывал несчастного своего противника.

Терезы же Кабаррюс и след простыл.

– Вы осматриваетесь в надежде увидеть мадам де Фонтене или я ошибаюсь, уважаемый месье Шемберлен? – беспечно обратился к нему сэр Перси. – Дамы! Ох уж эти дамы, увы, – игриво продолжал он, не дождавшись ответа. – Мадам де Фонтене будто ветром сдуло, едва лишь она услышала мой голос! Теперь она, спрятавшись в логове старой ведьмы, советуется с духами, как бы ей половчее исчезнуть отсюда… Это чертовски неприятно для хорошенькой женщины – так хочется выйти, а дверь заперта. А-а-а, месье Шовелен, а вы как думаете?

– Я думаю, – попытавшись собрать все мужество, чтобы в столь унизительной ситуации выглядеть хотя бы чуть более достойно, ответил Шовелен, – я думаю о другой хорошенькой женщине, находящейся прямо над нашими головами, которой бы тоже очень хотелось сейчас выйти…

– О, дорогой мой месье Штефулен, – рассмеялся его роскошный противник, – вы всегда столь оригинально мыслите. Впрочем, мне в голову сейчас тоже пришла одна весьма забавная мысль, и, я думаю, вы с этим согласитесь, – мне вдруг что-то ужасно захотелось освободить вашу несчастную душу от ее ужасного тела.

– Освобождайте, мой дорогой друг, освобождайте, – вполне удачно симулируя полное равнодушие, ответил Шовелен. – Вы можете, словно всемогущий лев, сокрушить меня, как жалкую крысу, однако если даже я и окажусь сейчас у ваших ног истерзанным и бездыханным на этом каменном полу, леди Блейкни от этого не станет ничуть свободней. О нет. Я всего лишь предупреждаю вас, сэр Перси, каким опасностям вы можете подвергнуть вашу уважаемую супругу, если поднимете на меня свою железную руку. И, кроме того, не забывайте, этого разговора искал не я, а вы.

– Да, вы правы, мой дорогой. О, как вы всегда правы! Но продолжайте же, прошу вас.

– Позвольте несколько пояснить суть дела. Над нашими головами в данный момент сидят на страже двадцать человек национальных гвардейцев. Каждый из них отправится на гильотину, если женщине удастся уйти. Каждый из них получит десять тысяч ливров, если будет пойман Сапожок Принцессы. Но это еще не все, – вполне твердо продолжал Шовелен, заметив, что его оппонент становится все более отрешенным и задумчивым, – солдатами командует капитан Буайе, которому прекрасно известно, что ежедневно, а если быть точным – в семь часов вечера, я поднимаюсь туда и лично проверяю, как себя чувствует наша пленница. Если же, заметьте, сэр Перси, если же однажды в условленный час я не появлюсь, у него имеются совершенно четкие инструкции… Расстрелять арестантку… на глазах…

Последние слова бывшего дипломата потонули в спазматических хрипах, ибо сэр Перси резким движением схватил его руками за горло.

– Шавка, – зловещим шепотом сказал англичанин и приблизил к Шовелену вплотную лицо, утратившее всю свою добродушную и ленивую насмешливость и пылавшее теперь подлинным неукротимым гневом.

Но через несколько мгновений он столь же неожиданно ослабил хватку, возмущение и ненависть растаяли на его лице, будто какая-то невидимая рука легким движением сняла с него жесткие, напряженные линии. Глаза вновь смягчились под лениво приспущенными веками, а губы сложились в насмешливую ухмылку. Он снял руки с горла своего хилого противника, и тот судорожно откинулся спиной на стену, пытаясь поскорее привести в порядок нарушенное дыхание. Затем представитель Республики попытался встать на ноги, но колени его задрожали, и он вновь грохнулся на узкую деревянную скамейку. Меж тем сэр Перси, выпрямившись во весь свой огромный рост, невозмутимо отряхнул руки, будто от прилипшей к ним грязи, и с добродушной язвительностью потребовал: