Амазонки и странники

Увлекаемый чьими-то нежными, но очень крепкими руками, парень встал, машинально сунул в карман горсть темно-коричневых, маслянистых на ощупь, полупрозрачных камушков, похожих на речную гальку, отряхнул колени и пошел прочь следом за друзьями, продолжавшими на ходу громко спорить, распугивая лесных птиц.

20 сентября, день первый

Я соскочил на перрон и принял у девочек рюкзаки. Мои компаньонки – Лена и Марина – спустились вслед за мной и теперь весело озирались по сторонам, тыча пальчиками в огромный зелено-белый вокзал, нависавший над нами, как зев гигантского зверя. День был солнечный, почти летний.

Встречающую сторону я заметил почти сразу. Сашка – Александр Савченко, пригласивший меня в Новосибирск, смотрел на мою компанию с ужасом и негодованием. Он быстро подошел и, не отвечая на мое приветствие, оттащил меня в сторону.

– Это что такое?! Это кто такие? – прошипел мне в лицо обычно невозмутимый товарищ.

– Гендерные исследования, – с тоскливой покорностью ответил я.

– Какого…? Откуда они взялись? – разгневанный Сашка брызгал слюной, как чайник кипятком.

– Михалыч пристегнул. Сань, я пытался от них отвязаться, вот те крест! Я божился и врал. Я клялся, что женщине в Васюганских болотах – смерть. Не поверили. Силком навязали, Сань, изнасиловали в самую душу.

– Но это же моя тема! Наша тема!

– Угу, – кивнул я. – А это – официальная дружеская помощь нашей кафедре со стороны кафедры социологии.

Сашка непритязательно выругался. Мне было неловко смотреть ему в глаза. На протяжении двух последних дней, особенно последние сутки в поезде, я пытался убедить себя, что ни в чем не виноват, что я сделал все, от меня зависящее, чтобы выполнить обещание, но совесть не желала признавать доводы здравого смысла. Мы – в первую очередь Сашка, но и я тоже – с самого начала приложили массу усилий, чтобы наша экспедиция была как можно малочисленнее. Два человека: ты и я, – такое условие поставил передо мной Сашка Савченко. Если все получится, то это будет сенсация, – сказал он. И лишние люди, примазывающиеся к величайшему открытию века, нам ни к чему.

Я был целиком и полностью «за». С какой стати мы должны делить плоды победы с людьми, которые нам не верили и смеялись над нами? Но все, как всегда, упиралось в финансы. Мы были всего лишь аспирантами, то есть – людьми, обремененными многочисленными обязанностями, но без власти и без денег. Я лоб разбил, уговаривая шефа оформить нашу авантюру как научную экспедицию – без этого мы бы разорились: билеты, снаряжение, расходные материалы – все это стоило целое состояние. Кроме того, ехать нам предстояло в сентябре, то есть, когда учебный год уже начнется, и все аспиранты, включая и меня, должны будут вернуться из полей в университет. Когда мой шеф, профессор, доктор исторических наук Михал Михалыч Серпухов, выслушал мою горячую речь, он без раздумий ответил, что ни за какие коврижки не внесет в план экспедиций поиски сказочной деревни, затерянной где-то в самой сердцевине сибирских болот. «Не пойми меня превратно и не сочти пошляком, – сказал Михал Михалыч, – но история изучает то, что было в прошлом. У тебя тема какая? «Расселение русских в Сибири в 17 веке»? Вот и копайся в своем семнадцатом веке. Если даже где-то там и существует ваша легендарная деревенька, то пускай к ней этнографы добираются, а мы-то тут при чем? Каким образом это коррелирует с темой твоей диссертации?»

Я был отчасти готов к такому ответу и не позволил себя обескуражить. Горячо и проникновенно, подбирая самые прочувствованные, самые возвышенные слова, я сообщил своему научному руководителю, что история живет сегодня, что она живая, она дышит и ежесекундно меняется, и что она, как спящая принцесса, скрывается во тьме таинственных неисследованных земель и ждет, чтобы мы ее отыскали. Михал Михалыч отвечал, что если я уеду в сентябре, то это будет не экспедиция, а прогул. Я говорил, что такой уникальный шанс дается исследователю один раз в жизни и надо быть просто слепой бездушной скотиной, чтобы им не воспользоваться, что, кто не рискует, тот ни в коем случае не пьет шампанское, и что безумству храбрых поем мы песню, а он отвечал, что если я ко второму октября не сдам статью в университетский сборник, то меня не допустят к защите.

Я уламывал шефа целую неделю. Михал Михалыч исчерпал все угрозы и, в конце концов, просто заявил, что у него нет денег на незапланированные эскапады аспирантов. Я не отступал и продолжал уговаривать шефа так, как будто от этого зависела не только карьера моя, но и жизнь. В конце концов, умилившись на мой энтузиазм, Михал Михалыч сломался и пообещал что-нибудь придумать. Шеф навел справочки, организовал переговорчики и в результате нашел нам финансирование у социологов: что-то там у них произошло и в конце отчетного года у их кафедры оставались грантовые деньги. К сожалению, к финансам прилагались, в качестве нагрузки, две девицы. До отъезда оставалось три с половиной дня, и я не смог отказать. Девушки были тяжелейшим грузом на моей совести.