Америго. Человек, который дал свое имя Америке

Путешествия остались в прошлом. Одна намечавшаяся экспедиция закончилась ничем. На следующий после назначения Америго главным лоцманом день он получил новое поручение: вместе с Пинсоном и Солисом осуществить вояж «с божьей помощью в северный регион в западном направлении… чтобы найти пролив или открытое море, которые и нужно искать в первую очередь»[354]. Так что «новый Птолемей», который, как предполагается, угадал истинную природу Америки, всё еще оставался в круге идей Колумба, не будучи способен освободиться от взглядов последнего на мир. Пролив, который «нужно искать», был мнимым проливом, ведущим напрямую, или огибая Новый Свет, к иллюзорному морю Веспуччи – Гангскому Морю, где счастливых путешественников ожидали Индия, Тапробана, специи и все богатства востока. Колумб искал пролив в Центральной Америке, куда многие картографы продолжали его помещать. В своих поисках Веспуччи изучил атлантическое побережье Южной Америки. Теперь пролив нужно было искать на северо-западе, где сгинула флотилия Джона Кабота. По неизвестным причинам, возможно, связанным с новыми обязанностями Веспуччи как главного лоцмана, предполагавшийся вояж был отменен. Солис в конечном счете сделал новую попытку в 1516 году, пройдя по предыдущему маршруту Веспуччи, и не достиг успеха, открыв по ходу дела Ривер Плейт. Наконец, в 1520 году Магеллан обнаружил этот пролив, названный его именем; он находился слишком далеко и был слишком труден для навигации, чтобы быть коммерчески использованным в следующие несколько столетий.

Работа главного лоцмана «принудила» Америго вернуться к сухопутной жизни. Он всегда стремился к роли навигатора; сейчас она выбросила его на берег. Его обязанности не препятствовали рассуждениям на любимую тему. Он продолжал снаряжать экспедиции, отправлявшиеся в поход «за специями» – ясное свидетельство, что он продолжал надеяться на достижение испанскими кораблями Азии. Он был партнером в проекте 1509 года по колонизации негостеприимного берега Верагуа, где, по отчетам Колумба, должно было быть золото. Проект завершился неудачей. В своем завещании Веспуччи утверждал, что инициатор проекта остался должен ему 27 золотых дукатов.

Он составил это завещание 9 апреля 1511 года. Оно не последнее, но окончательный вариант, продиктованный несколькими месяцами позже, до нас не дошел. Сохранившийся документ содержит единственные доступные ключи к пониманию его образа жизни в Севилье. Ввиду его рассуждений относительно жемчуга, географических карт и мелкооптовой торговли можно предположить, что он был богат. Его дом, однако, не поражал роскошью. У него было двое белых слуг. Из пяти рабов четыре были женщинами: две из Западной Африки, одна с Канарских островов и одна неясного происхождения. У уроженки Канарских островов имелось два ребенка, мальчик и девочка, названные Хуанико и Хуаника. Чьи это были дети? Заманчиво ответить вслед за ученым мужем, нашедшим завещание, – Веспуччи. Но допущений слишком много, а точных сведений недостаточно[355].

В завещании есть несколько неожиданных моментов. Завещатель называет себя «messer» или «micer» в нотариальном написании – титул, который носил флорентийский рыцарь (и его убитый кузен Пьеро); но Америго никогда не посвящали в рыцари и в испанских документах его никогда не называли даже «Don». Он хотел быть похороненным по францисканскому обряду, в чем не было ничего необычного; но по неизвестной причине как будто ожидал отказа. Он оговаривал, что если церковь будет возражать, то он бы предпочел быть похороненным во францисканской церкви, в любой могиле, а не в том месте, которое было его первым выбором – фамильной усыпальнице жены. Здесь трудно связать концы с концами. Возражение, которое он ожидал, могло касаться могилы, но не порядка захоронения. Если, что кажется вероятным, Мария была незаконнорожденной (стр. 79–80) и кто-то из ее семьи этого стыдился, то объяснимо, что аристократические родственники Америго хотели бы хоронить ее и ее мужа вне пределов семейной усыпальницы. Если это соображение верно, то вздор по поводу обряда захоронения был дымовой завесой для того, чтобы упрятать реальную причину исключения Америго из семейного круга его жены.

Он оставлял бо́льшую часть своего состояния жене, включая пожизненное право на домашнего раба, а все свои одежды, книги и навигационные инструменты отписывал своему племяннику и коллеге Джованни, который вскоре будет прописан как лоцман в книгах Палаты и в последующие годы будет рьяно шпионить в пользу флорентийского государства, докладывая шифром о каждой детали, узнанной им об испанских делах[356].