Американец

Пришло время все исправить. Я должен был лично взяться за дело. Это как вернуться в «Гамбринус» в Неаполе, усесться за один из лучших столиков и заказать то самое мороженое, которое дон Джеппино не смог мне купить.

Я взглянул сыну в глаза, надеясь, что он поймет, как сильно я его люблю.

– Хорошо, – ответил я, – дай мне пару дней.

Той ночью я забил имя Вольфанго Патане в поисковик и обнаружил, что на следующий день он выступал в Палаццо Медзанотте на университетской конференции.

Если и было место, куда я всю жизнь мечтал попасть, то это здание Миланской биржи.

К несчастью, фашистский храм торговых сделок, на который я молился все эти десятилетия и через который прошли все указания головного офиса Банка Неаполя о купле и продаже акций, остался в прошлом, превратившись в конгресс-холл и место паломничества для туристов. Биржевой зал разделили модульными стенками на зоны, где многочисленные Патане по очереди толкали свои туманные прогрессивные речи, на историческом балконе расположился кейтеринг, а Купол созвездий, подобие небосвода, заменили современные фонари.

Вдруг меня осенило.

Я всю жизнь испытывал ностальгию по тому, что мне не принадлежало. Лишь в эту секунду, оказавшись среди сотен людей, бродивших, как отары овец, и вежливо объяснявших друг другу, как пройти к желтому или синему залу, бару с витаминными напитками и туалету для инвалидов, – лишь в эту секунду мне стало ясно, что моя эпоха ушла, прошло время любить, ненавидеть, надеяться, бороться, богатеть и созидать. Что осталось от выкриков и испарины брызжущих слюной биржевых брокеров, жадных до комиссионных?

На этой конференции Вольфанго Патане продвигал идею мира, в котором промышленность не загрязняет окружающую среду, потребление не выходит за пределы разумного, экономика – “зеленая”, научные исследования всегда верны и точны. Мира, где вчерашние плохие стали сегодняшними хорошими и, как водится, станут завтрашними богатыми. Мира, где тирания прибыли завуалирована, неприметно бежит себе по электронным автострадам протяженностью во много миллиардов километров, на которых непрерывно совершаются сделки, где без конца продают и покупают, – построенная на крови арена, где не проливается ни капли крови.

Я дождался окончания конференции, зрители потянулись в зону фуршета. Вольфанго Патане встретил меня с застывшей на лице глупой улыбкой.

– Это вам, – сказал я, протянув ему чек.

Мерзавец непонимающе на него уставился.

– И что я должен с этим сделать? – спросил он с высокомерным видом.

– Обналичить. И хорошенько повеселиться.

Он увидел цифру и изумленно посмотрел на меня. – Они ваши, – продолжил я, – если вы согласитесь навсегда исчезнуть из жизни Ребекки.

– Ничего не понимаю, – пролепетал он, став вдруг каким-то кротким. – При чем тут Ребекка? Кто вы?

– Можете считать этот подарок мирным способом уладить дело, – ответил я. – Пожалуйста, подумайте над моим предложением. Уговор останется в силе, если никто не узнает о нашей встрече.

Я протянул свою визитку и ушел, оставив его теряться в догадках. Из Палаццо Медзанотте я вышел в состоянии эйфории, Милан еще никогда не казался мне столь прекрасным. Весенний воздух опьянял, памятник Среднему пальцу идеально гармонировал с моим настроением. При мысли о том, что я купил этого человека, что сумел назначить верную цену его одержимости, у меня отлегло от сердца.

Сияя от радости, я направился в сторону дома и решил как можно скорее вернуться в Неаполь. Но сначала я зашел за подарком близнецам. Сын встретил меня улыбкой, какой я у него давно не видел, и сообщил, что уговорил Ребекку съездить на море.

– По-моему, это прекрасная идея – сменить обстановку, – поддержал я его.

Когда я проснулся на следующее утро, они уже уехали. Я неспешно побрился, выпил кофе и попрощался с Дориной. Море пойдет ему на пользу, море все лечит.

Телефон зазвонил, когда таксист выписывал мне квитанцию. Это был Вольфанго Патане.

– Я не возьму ваш чек! – высокомерным тоном заявил он. – Я никогда от нее не откажусь, ни за какие деньги! И я уж точно не пойду на поводу у какого-то бандюгана с жутким акцентом. Что вы с вашим сыном себе позволяете? Прийти ко мне и подкупить своими деньгами!

У меня в голове закрутилось сразу несколько мыслей: я мог бы объяснить, что моя инициатива носит сугубо личный характер, мог бы порассуждать, каким образом связаны моя история, происхождение этих денег и его отказ, мог бы спросить, к какому такому северному народу причисляет себя обладатель фамилии Патане и почему он считает себя вправе называть мой акцент «жутким».

Ничего не ответив, я выключил телефон.

Пока я, никуда не торопясь – как все старики, одним из которых я успел стать, – вытягивал ручку у своего чемодана на колесиках и готовился сесть в поезд, направляющийся домой, у меня созрел запасной план.