Американки в Красной России. В погоне за советской мечтой

Стычки Стронг с редактором Аксельродом закончились, когда он ушел в редакцию Worker’s News – новой англоязычной газеты, ориентированной на рабочих. Эта новая газета была довольно низкопробной, но ее популярность быстро росла, тогда как Moscow News уже обрела репутацию «буржуазного» по духу издания. Стронг была рада избавиться от Аксельрода, но ее смущало само появление второй англоязычной газеты и злила мысль о том, что эта выскочка будет теперь конкурировать с ее детищем[415]. Трудно поверить, что она не знала о существовании классовых различий между иностранными специалистами и иностранными рабочими – различий, которые были выражены в СССР по-своему даже ярче, чем в США. Специалисты пользовались большим спросом, и потому им больше платили, они получали особые привилегии и редко общались в жизни с простыми тружениками – будь то американцы или русские. При этом принадлежностью к «рабочим» принято было гордиться, а сторониться их считалось зазорным.

При новом редакторе, краснобае Викторе Васькове, стиль в Moscow News улучшился, но о политике этого нельзя было сказать. Васьков (которого Беннет называла «чурбанищем») брал на работу хороших авторов, но обеспечивал своим отборным штатным сотрудникам привилегированные условия: номера в гостиницах, проезд первым классом и заказы с импортными продуктами, которых другие авторы дожидались месяцами. Стронг ощущала все нараставшее бессилие и раздражение. Она жаловалась Джесси Ллойд О’Коннор на то, что газета идет по неверному пути:

Все говорят, что эти перемены были неизбежны; стоит тут появиться чему-то настоящему, как его перехватывают хорошие коммунисты… Даже моего очевидного желания управлять делом так, как нужно им, явно мало; меня никогда не допускали к обсуждениям, на которых решалась судьба газеты, и я знакомилась с новым начальником уже после того, как он вызывал меня к себе в кабинет и сообщал, что теперь он тут главный.

Хотя у Стронг и возникал соблазн просто все бросить, она опасалась, что «увольнение серьезно подорвет [ее] престиж в глазах русских коммунистов». А еще Стронг казалось, что люди могут подумать, будто она согласна работать только на руководящей должности. Она понимала, что ее используют, но отчасти винила в этом саму себя: «для русских было просто непостижимо», неужели она «настолько наивна, что возомнила, будто [она], иностранка и некоммунистка, сможет тут чем-то управлять»[416]. Постепенно ее советником и наперсником стал Джоэль Шубин, ранее отвечавший за связи с прессой в Наркомате иностранных дел, а теперь работавший в редакции «Крестьянской газеты», и вскоре они стали парой. Шубин был младше Стронг на пять лет, вдовец, преданный коммунист, еврей и отец дочери-подростка. Обоим эта привязанность принесла долгожданную передышку от тяжких забот.

Наконец Стронг все-таки попыталась уволиться, но Васьков заявил, что не уполномочен принять ее уход – или даже убрать ее имя из выходных данных газеты. «Все было понятно: им не нужна была ни я сама, ни моя энергия, ни мой профессионализм; им нужна была только моя „буржуазная репутация“ – да и то лишь затем, чтобы потоптаться на ней», – размышляла Стронг в мемуарах. Она признавала и собственные изъяны, и изъяны партии, которая действительно использовала ее – но не в той мере, в какой этого хотелось бы ей самой.

Стронг предложили совершить поездку по Советскому Союзу – чтобы написать потом репортаж об американцах, работающих в разных отраслях советской промышленности. Она вспоминала об этом так: «Я восприняла это поручение как подкуп, но согласилась». Судя по статьям Стронг о промышленности в Сталинграде, Харькове и других городах, она старалась поддержать свою веру в советский проект – несмотря на то, что уже теряла веру в свою же газету.

За время ее отсутствия в редакции произошли новые перестановки. В августе уволили Кеннелл – за отказ внести изменения в рецензию на фильм. Она сама, похоже, обрадовалась такому повороту и написала родным, что, если бы ее не уволили, она, наверное, так и не решилась бы уйти из газеты, где ее таланты только растрачивались впустую. Презрение Кеннелл к Moscow News (а в ту пору – и к ко всему советскому строю) окрашивалось в резкие антисемитские тона: