Американки в Красной России. В погоне за советской мечтой

26 июня, в Свердловске, Конер встретила свое 23-летие. «Годы идут, и все же для двадцатитрехлетней я уже увидела и сделала очень многое», – подытоживала она. Присущее молодости рвение и укрепило ее надежды и, возможно, смягчило удар, когда она пришла к выводу, что все-таки ее московской школе не бывать. Пока Конер все еще ожидала решения, ей поступило предложение: преподавать танец в Государственном институте физической культуры имени П. Ф. Лесгафта в Ленинграде – учреждении, в учебной программе которого имелось нечто, наиболее приближенное к современному танцу в России.

Физическая культура, или физкультура, была в Советском Союзе одной из немногих арен для того движения, которое в США отнесли бы к категории современного танца, – особенно после того, как в апреле 1924 года, когда государство попыталось централизовать систему образовательных учреждений, оказались закрыты почти все частные танцевальные школы (школа Дункан стала одним из немногих исключений). Физкультура привлекала внимание к культурным сторонам движения, особенно гимнастики, которая «учит не только дисциплине и самоконтролю, но и синхронности – благодаря групповым упражнениям, способным, как считается, объединять и сплачивать людей»[488].

Несколько недель Конер мучилась сомнениями: принимать ли ей приглашение от Лесгафтовского института? Ведь если она его примет, значит, с планами открыть собственную школу придется повременить или вовсе от них отказаться. А еще – придется разлучиться с Пудовкиным. Однажды вечером она позвонила ему, чтобы посоветоваться, и он, поскольку ему нездоровилось, не приехал сам, а позвал ее к себе. Так Конер провела вечер у Пудовкиных, общаясь с обоими супругами. Она изливала им свои тревоги и сомнения, а под конец залилась истерическим смехом – над всем происходящим. «Анна Николаевна очень меня жалела, конечно же, не понимая сути дела», – записала Конер в дневнике[489]. В итоге она решила принять предложение из Ленинграда, потому что работа в Институте физкультуры позволила бы ей развиваться и как танцовщице, и как преподавательнице танца. Собственно, настоящее развитие Конер на хореографическом поприще в Советском Союзе началось только после того, как она поступила на работу в Лесгафтовский институт. При этом Конер так и не поняла, что, поступив туда, она стала непосредственной участницей сталинской программы, нацеленной на милитаризацию советской молодежи[490].

Физическая культура и «Новый советский танец»

Институт физической культуры носил имя Петра Францевича Лесгафта – создателя научной системы физического воспитания в России, биолога, социального реформатора и теоретика, который уделял особое внимание спорту как средству «социального освобождения женщин». Институтская учебная программа включала в себя гибридные проекты развития физической культуры и расширения женских возможностей при Сталине. Главной целью института было определение способов, которыми можно «рационально использовать физические упражнения для повышения производительности», а к середине 1930-х в число его задач вошла и военная подготовка. Физкультура одновременно способствовала становлению «человека с гармонично развитыми умственными и телесными силами», повышала трудоспособность рабочих и приучала молодежь к дисциплине, делала ее боеспособной.

Танец, которому обучали как разновидности физкультуры, должен был выглядеть коллективным, энергичным и максимально понятным для масс; эти же идеи в целом исповедовали сторонники движения революционного танца в США, а еще они заметно перекликались с характером тоталитарных массовых танцев в нацистской Германии, где Ausdrucktanz (экспрессивный танец) стал частью политических зрелищ. В Советском Союзе массовые зрелища тоже делались все более привычной частью общественной жизни; ужесточение «чисток и политических репрессий в отношении советской элиты» сопровождалось «новой вспышкой праздничного веселья»[491].