Американки в Красной России. В погоне за советской мечтой

У Стронг ближе к концу «Буйной реки» один из мальчишек из старой компании Степана (вместе с ним вступивший в «Красную зарю» и вместе с ним строивший Днепровскую плотину), когда они уже разрушают плотину, а Аня с товарищами поджигают крестьянское хозяйство, чтобы ничего не досталось врагу, вслух задается вопросом: неужели они вернулись к той точке, с которой начинали? И Степан ему отвечает:

Нет, мы туда не вернулись. Мы оказались на двести миллионов жизней впереди. Мы не только построили колхоз «Красная заря» и Днепровскую плотину. Мы создали народ, который сжег колхоз и взорвал плотину – на войне, которую мы ведем, чтобы спасти весь мир.

Хотя «Буйная река» вызвала и ряд положительных откликов, особенно показателен отрицательный отзыв. Бертрам Вольф в рецензии для The New York Times написал, что эта книга интересна прежде всего «как документ, свидетельствующий о психологическом саморазоблачении». По словам Вольфа, Стронг стала

символом целого поколения восторженных паломников – чьи «репортажи» рассказывают не столько о том, что они увидели в Москве, сколько об их готовности поверить во что угодно[649],[650].

Если во время Второй мировой войны во многих заметных областях массовой культуры и можно было восхвалять Советский Союз и особенно новую советскую женщину – например, в фильмах, номинировавшихся на «Оскар», на страницах журнала Life и в романах, получавших хотя бы немного серьезного внимания и признания, – то уже становилось ясно, что американский «роман» с Советской Россией близится к концу. Так, один обозреватель похвалил Маркушу Фишер за то, что в книге «Мои жизни в СССР» (1944) она написала о Большом терроре (ведь «в ту пору было не очень принято, да и считалось бестактным, критиковать внутренние дела Советского Союза»), но одновременно осудил ее за «утопическую слепоту» – то есть за упорную надежду на то, что когда-нибудь Советский Союз еще станет демократической страной.

Союз США – СССР был «браком по расчету». В конце войны сталинский террор, предшествовавший войне и в ослабленном виде продолжавшийся после нее, практически свел на нет или, во всяком случае, сильно обесценил многие реальные советские достижения. Среди прочего, по этой причине померк и образ новой советской женщины, так ярко сиявший и в романах вроде «Буйной реки», и в выставках, организованных NCASF, и на фотографиях, и в книгах и статьях Бурк-Уайт, и в фильмах вроде «Северной звезды» и «Песни о России».

ЭПИЛОГ Королевы красного шпионажа?

21 мая 1942 года американская писательница Джозефина Хербст, жившая в Вашингтоне (округ Колумбия) и – как многие антифашистски настроенные творческие люди – писавшая пропагандистские материалы в поддержку военных нужд, вернувшись с обеденного перерыва, наткнулась на ожидавшего ее охранника в форме. Охранник запер на замок ее письменный стол и ящик, ощупал ее сумочку и бесцеремонно выпроводил ее из здания[651]. Вскоре Хербст оказалась в какой-то «большой, безликой комнате» с «чистыми столами, блестящими стульями и пустыми окнами, выходящими на небо с клочковатыми облаками», где ей пришлось оправдываться чуть ли не за всю свою взрослую жизнь. «Нам стало известно, что в 1930 году вы ездили в Советский Союз», – сообщил ей какой-то незнакомец. Далее последовали обвинения, и все они были неразрывно связаны с первым сообщением. Вот как рассказывала об этом сама Хербст: