Американки в Красной России. В погоне за советской мечтой

портрет автора в круглом берете, вид в три четверти; полуопущенные ресницы над серьезными, глядящими вниз глазами; рука на столе, раскрытая, как книга, выражение лица – настороженное, слушающее, нежное и прочувствованное[657].

Я вернулась к этому очерку из мемуаров Хербст после того, как ознакомилась с ее испепеляющим портретом в книге Стивена Коха «Двойные жизни: шпионы и писатели в тайной советской войне идей против Запада» (1994). Кох неохотно признает, что «нет никаких доказательств того, что сама [Хербст] была лично причастна к деятельности вашингтонского [шпионского] аппарата». Но немедленно перечеркивает это признание, замечая, что ее «пропагандистская работа» на Вилли Мюнценберга и Отто Каца, то есть «выполнение „журналистских“ заданий в Испании, Берлине и Латинской Америке, по сути дела, явно обличает в ней агента Коминтерна». Даже если Хербст была невиновна в шпионаже как таковом, «по меньшей мере», замечает Кох, «ей можно вменить в вину осведомленность о вашингтонских шпионских операциях»[658].

Я и раньше держала Хербст в поле зрения, но не проводила обширных исследований, связанных с ее биографией, поскольку та ее поездка 1930 года, длившаяся всего несколько недель (на съезд писателей в Харькове), по-видимому, была ее единственной поездкой в СССР. И все же контраст между автопортретом, проступающим со страниц мемуаров Хербст, и тем ее образом, что обрисован Кохом, – не просто изменницы, а еще и «властной, агрессивной и склонной к сквернословию» женщины, – показался мне подходящим отправным моментом для того, чтобы задуматься о самых болезненных вопросах, то и дело встающих в этой книге. Эллен Шрекер и Морис Иссерман заметили:

Трудно сохранять ощущение меры, говоря о шпионаже. Стоит только коснуться этой темы, как любые попытки соблюсти интеллектуальную тонкость характеристик рискуют потерпеть крах. В конце концов, кому хочется выказывать хотя бы тень сочувствия к такому грязному существу, как шпион?[659]

Но в такой книге разве могла я совсем уйти от проблемы шпионажа? Мое желание понять, что привлекало американских новых женщин к русской революционной идеологии, вовсе не обязательно должно было привести меня к теме шпионов, однако с самого начала поднимало вопрос о верности. Верности своей стране, своим убеждениям, своему опыту, своему чувству справедливости, партии, возлюбленному, сообществу. Для кого или для чего стоит приносить жертвы, верить, доверять? Все это – и еще опасение, что критики обвинят меня в том, что, раз я ухожу от этой темы, значит, я что-то скрываю или отрицаю, – наконец заставило меня активно выискивать шпионов. В любом случае, мне захотелось понять и объяснить, чем те люди, чьи судьбы я изучала, отличаются от мутных и опасных личностей, находящихся за рамками истории.

Согласно логике что маккартистов, что сегодняшних правых, между коммунистами с большой и маленькой буквы, «прогрессистами», «попутчиками» и «либералами нового курса» нет практически никакой разницы. К чему тогда эти ярлыки – раскрывают ли они более глубокую истину или только напускают лишний туман? Контраст, возникающий между автопортретом очень человечной и сопереживающей женщины в воспоминаниях самой Хербст и образом лживой мегеры, который рисует Кох, можно встретить еще во многих местах. Обычно этот разрыв наблюдается, если мы сравниваем одномерную или искаженную характеристику, которую дает оппонент, с совершенно иным портретом, вырисовывающимся в рассказах друзей или воспоминаниях самого человека. С другой стороны, есть и полные любви воспоминания Тони Хисса об отце, написанные с целью снять с него обвинения в измене. Из этих мемуаров явствует, что Элджер Хисс был хорошим отцом. Но значит ли это, что он не был шпионом?[660]

Пытаясь выявить «шпионок», я обнаружила гораздо больше недосказанного, чем допускает дискурс, сформировавшийся в условиях холодной войны (и отводящий шпионам на шкале приемлемости для общества место где-то рядом с педофилами). Мои поиски привели меня в Москву, в архивы Коминтерна, где я нашла в личном деле Анны Луизы Стронг запись о том, что Милли Беннет – после того, как она уехала в Мадрид в 1936 году освещать военные события, – регулярно присылала оттуда в Москву сведения о добровольцах в Испании[661]. Было ли это шпионством?