Мы пришли в большую комнату с несколькими длинными столами, где мужчины и женщины также сидели за компьютерами. Каждые несколько мгновений они что-то тихо говорили в микрофоны своих наушников. Один из мужчин ритмично постукивал одной рукой по баскетбольному мячу, а другой печатал.
Повсюду были чашки кофе и банки с прохладительными напитками.
Я увидел Татарова – он сидел за самым большим из столов. Я сразу понял, что это он: хотя он и склонил голову над своей работой, на нем была неизменная черная бейсболка NY Yankees, прикрывавшая глаза. Я также узнал древнюю амбарную книгу с вкладными листами, которую видел во время нашей предыдущей встречи. Как было известно в мире математиков, это был его единственный интеллектуальный ресурс: собственные его рукописные заметки, диаграммы и расчеты. Здесь были собраны записи за годы и десятилетия, нацарапанные шариковой ручкой или иногда карандашом, практически неразборчивые для посторонних, но которые сам Татаров с удивительной скоростью и легкостью мог использовать для доступа к заметкам и более ранним расчетам. Во время нашей последней встречи он признался мне, что начал использовать амбарную книгу со скоросшивателем еще до того, как ему исполнилось двенадцать лет, а несколько лет спустя приобрел огромный запас вкладных листов на тот случай, если их производители прекратят свое существование. (Время от времени я проверял их в Интернете, и они действительно были ликвидированы в 1991 году – вот только знал ли об этом Татаров?). Сама амбарная книга теперь была забита более плотно, но не так плотно, как я предполагал. Татаров не производил впечатления человека, удаляющего ненужные или лишние страницы.
Ялдинг ничего не сказал, чтобы представить меня, лишь прошел мимо, оставив меня стоять перед столом Татарова и ждать, когда тот меня заметит. Я стоял с каской в одной руке и с рюкзаком с цифровым диктофоном и личными вещами в другой. Не поднимая глаз, Татаров внезапно заговорил.
– Стоя здесь, вы заставляете меня нервничать, Мэтсон. Пожалуйста, присядьте где-нибудь.
– Извините, профессор.
– На нашей последней встрече я просил вас называть меня Кириллом, – сказал он, глядя на меня. – Просьба остается в силе.
– Да, сэр, а я предпочитаю, чтобы меня называли Бен.
– Я Кирилл. Не сэр.
– Извините.
– Вы уже уяснили разницу между теоремой и гипотезой?
– Я больше не совершу этой ошибки, – сказал я, встревоженный тем, что он вспомнил мою оплошность.
– Разумеется. Я ничего не забываю.
– Профессор, я имею в виду… Кирилл… я рад снова встретиться с вами. Спасибо, что предложили это интервью.
Начало не предвещало ничего хорошего. Я протянул руку, но он ее оттолкнул. Позади меня был пустой стул, поэтому я вытащил его вперед, неловко сел и достал из рюкзака диктофон. Это движение заметили некоторые люди сбоку от нас, что заставило меня осознать отсутствие приватности – условие, которого я предпочитаю придерживаться во время любого интервью. Татаров тоже отреагировал на появление диктофона и снова махнул рукой.
– Не сейчас. Не в этой обстановке. Раз вы здесь, я запишу все сам и в конце дам вам копию. Неразумно использовать незащищенный диктофон.
– Незащищенный… от кого?
– Хотя вы прибыли на эту встречу слишком рано и в спешке, и не явились, как было запланировано вчера, и сегодня утром вы не дали мне возможности подготовиться, мы можем начать немедленно. Если я устану от ваших вопросов или меня будет раздражать ваше присутствие, мы прекратим. Такое решение всегда будет за мной. Как только мы начнем, вы должны оставаться со мной и внимательно следить, пока я не скажу иного. Полагаю, вы согласны? – Он встал, поднял толстую амбарную книгу и сунул ее под мышку. – Вы явно готовы. Ничего пока не говорите. У нас здесь есть специальное звукоизолированное помещение, и я велел освободить для нас одну из комнат. Мы пойдем прямо туда.
Глава четырнадцатая
Приглушенные голоса
Звукоизолированное помещение состояло из двух небольших комнат, расположенных рядом, но не смежных. Они располагались в дальнем конце коридора, по которому меня вели, когда я прибыл сюда. В отличие от всего, что я видел, в обеих комнатах были двери с замками. Татаров подвел меня ко второй комнате, своим значком открыл замок и провел меня внутрь. Стоя за ним несколько мгновений, я отметил, как сильно поредели его седые волосы со времени нашей последней встречи, какой морщинистой стала кожа на его шее. Он ходил и двигался сгорбившись. Пальцы руки, в которой он держал электронный ключ, были поражены артритом, суставы опухли. На тыльной стороне его ладони и на запястье выступали толстые вены.
Когда он повернулся ко мне, я увидел, что его водянистые светло-голубые глаза испещрены красными прожилками.