Но когда я набираюсь храбрости, чтобы открыть дверь в спальню и заглянуть внутрь, замечаю, что Эш тут приложил руку. Много приглушенных оттенков серого и черного, небольшой набор элегантной мебели строгих геометрических форм. Все функционально, прочно и без излишеств. Комната солдата.
Когда мой взгляд попадает на большую кровать с балдахином, у меня перехватывает дыхание. Буду ли я лежать сегодня вечером на этой кровати? Проснусь ли здесь завтра утром? Или же меня выведут отсюда под покровом ночи, избегая прессы?
Меня беспокоит эта мысль. Я возвращаюсь в ванную, чтобы еще раз пригладить волосы и взглянуть на беспомощную женщину в отражении.
Тонкая шея и нежные губы, упругая и высокая грудь, узкая талия и стройные бедра. При приглушенном свете, исходящим из гостиной, ямочка на моем подбородке и родинка на щеке кажутся экзотическими и поразительными. Мои губы — полные и розовые, а ресницы — длинные и темные. Светлые волосы, меняющие оттенок в зависимости от времени года до золотистого цвета, сейчас были заколоты в гладкий пучок.
Вот что сказал мне Эш много лет назад. Я не знала, что он имел в виду, не могла представить себе область, в которой бы у меня было то, из-за чего Абилин могла бы завидовать мне. Потребовалось несколько лет, чтобы я, наконец, поняла, что увидели люди в вечер моего шестнадцатилетия. Мне пришлось признать, что я больше не тот гадкий утенок, коим себя считала. Может быть, я не такой чувственный буйный лебедь, какой остается Абилин, но у меня есть своя красота.
Чтобы убить время, я блуждаю из угла в угол в гостиной, поглядывая через темную лужайку на южный дворик. Вдалеке «Монумент Вашингтона» рассекает небосклон, а рядом находится приземистый элегантный купол «Мемориала Джефферсона». Я никогда не видела этот пейзаж ночью, и меня это действительно поражает. Находясь в Белом доме, в нескольких футах от двери президентской спальни, неизвестно, к чему, но я готова. Действительно готова.
Я отворачиваюсь от окна и прохожусь по периметру комнаты, чувствуя, как мои высокие каблуки утопают в толстом ковре. Останавливаюсь, глядя на большую фотографию в рамке на стене, детали которой поначалу трудно разглядеть в тусклом свете. Мой пульс ускоряется, когда я понимаю, кто на снимке.
Это Эш и Эмбри, где-то в глубине Карпат. Они устало держат свое армейское оружие, шлемы и снаряжение. Обнимая друг друга за плечи, они улыбаются в камеру, словно разделяют какую-то тайну. На фотографии столько дружбы, братства и доверия. Я помню, что именно Эмбри спас Эш в день засады, спасаясь, уничтожил целый отряд вражеских сил. Но, конечно, после этого было еще несколько сражений — четыре или пять, — где Эмбри и Эш стали героями. Эш — блестящий тактик, а Эмбри — безрассудный скандалист, который, невзирая ни на что, бросался под каждую бурю пуль. Перестав писать Эшу после семнадцати, я не прекратила следить за новостями о нем. Я также следила за успехами Эмбри. Мои сильные чувства к Эшу никогда не угасали, но к ним присоединились новые чувства к красивому нахальному лицу, которое мелькало рядом с ним в каждой новостной статье.
Какая девушка не влюбилась бы в них?
Я дотрагиваюсь кончиками пальцев до стекла в рамке, будто могу одновременно коснуться обоих. Одна мысль об этом — коснуться Эмбри и Эша — заставила меня задуматься.
«Будь осторожна. Если ты переспишь с Эшем, не сможешь и избегать Эмбри. Ты играешь с огнем», — предупреждаю я себя.
— Это было после деревни Каледонии, — говорит Эш позади меня. — Эмбри ранили, и мне пришлось его нести.
Пытаясь не показывать испуг, я опускаю руку, все еще чувствуя прохладное стекло на кончиках пальцев.
— Вы дружили до этого?
— Да. Но после этого мы стали больше, чем просто друзьями. Словно братья.
Я поворачиваюсь в тот момент, когда ладони Эша скользят по моим обнаженным рукам — теплые, большие и слегка шероховатые.
— Я рад, что ты села в машину, — говорит он, наклонив голову, чтобы встретиться со мной взглядом. — Я немного волновался, что ты передумаешь.
— А я волновалась, что передумаешь
— Что я хочу проводить время с тобой?
— Что ты вообще меня помнишь.
Он улыбается, его взгляд излучает невообразимое тепло и радость. Тут же вспоминается Эмбри. Может быть, эта парочка — лишь названные братья. Не биологические, но у них одна и та же ветреная озорная улыбка, которой достаточно, чтобы заставить меня согласиться на что угодно.
— Не двигайся, — говорит Эш и исчезает в своей спальне. Он возвращается, держа в руках небольшую деревянную коробку. — Сядь, — машет рукой, указывая на другой конец комнаты.
Подумав, что он имеет в виду диван у окна, я направляюсь к нему, но Эш останавливает меня, и его голос меняется. Он становится жестче, и это тут же действует на мое тело.
— Сядь на стол, лицом к стулу.
Это странная просьба удивляет меня. Но затем я вижу огонь в его зеленых глазах — тот самый, что я уже видела однажды. Когда призналась в том, что мне нравится, что он вытворял с моим телом.