Эш проводит рукой по моей спине, ласкает бедра, словно я лошадь, которая нуждается в приручении, и, помоги мне боже, мне это нравится. Я взбрыкиваю под его прикосновениями, и практически мурлыкаю, когда он проводит теплыми руками по моей ноющей от боли плоти, а время от времени я слышу, как он хихикает себе под нос, когда я становлюсь особенно нетерпеливой. Боль утихает, но блаженство остается, и все это пощипывание, облизывание и посасывание, возбуждает скручивающееся давление в колыбели моего таза. Я вот-вот кончу, меня поглотит восхитительный оргазм, который бывает только после боли и вызванных болью эндорфинов, но произхододит кое-что неожиданное. Руки Эша ложатся на мою задницу и медленно, так медленно, раздвигают мои ягодицы. У меня больше не остается от него секретов. Я полностью выставлена напоказ.
Скручивающееся давление замирает, дискомфорт и смущение начинают выдавливать собой блаженство.
— Эш, я никогда…
Я замолкаю, когда он меня лижет там. От одного касания его языка, скользнувшего по моей самой темной тайне. Ощущение непохоже ни на что, что я когда-либо ощущала, — слишком поверхностное, слишком ловкое, слишком грязное,
— Это
Кончик пальца исследует. Надавливает. Постепенно и почти лениво пробивает мой самый фундаментальный барьер.
Его другая рука двигается вверх и шлепает меня по заднице, прямо поверх участков, все еще нывших после порки. Моя нога дергается вверх, и Эш нетерпеливо отталкивает ее.
— Я задал тебе вопрос. Она моя?
Ох, посягательство. Это, должно быть, казалось очень незначительным, и, тем не менее, ощущения были очень значительными.
— Да, сэр, — отвечаю я, и мой голос ломается на последнем слове.
— Правильно, — высокомерно произносит он. — Вот эта и вот эта, — палец вошел в мою киску, — и твой рот. Все эти дырочки принадлежат мне, правда?
— Да-да, сэр.
Палец наконец проходит туннель мимо первого кольца мышц, протолкнувшись до сустава. Я шиплю, часто и тяжело дышу, брыкаюсь ногами, и все, что получаю за свою боль — это еще больше боли.
— И эта задница моя, чтобы кусать или шлепать. И эта дырочка моя, чтобы ее лизать. Моя, чтобы с ней играть. Моя, чтобы ее трахать. Разве не так?
— Так и есть, — задыхаясь, произношу я.
— Моя, чтобы хвастаться, моя, чтобы выставлять напоказ. Я мог бы приказать тебе выставить себя напоказ посреди Овального кабинета, мог бы сдернуть с тебя любую красивую юбку-карандаш, которая была бы на тебе надета, и наклонить тебя для осмотра, как призовое животное на шоу. Тебе бы это понравилось?
Эта мысль настолько унизительна, настолько ужасна, что, конечно же, вызывает во мне волну покорной похоти.
— Тебе не обязательно отвечать, Грир. Твоя киска только что мне ответила.
Я прижимаюсь лицом к кровати, униженная, трясущаяся, на грани оргазма. Палец исчезает, его место снова занимает язык, но на этот раз лижет не переставая. Неожиданно кончик языка начинает проталкиваться в сморщенный бутон, посылая непристойные электрические импульсы к моему клитору.
Удовольствие неоспоримое и мгновенное, но таким же был и стыд, — рефлексивным сопротивлением. Мои руки двинулись назад, чтобы оттолкнуть, ноги попытались сдвинуться, и это вызвало у меня сердитое рычание. Эш с трудом отшвырнул мои запястья и рывком снова развел ноги.
— Я мог бы трахнуть тебя вот так, — шипит он. — Удерживая тебя вот так. Ты этого хочешь?
Мой отвечающий на вопрос стон заполнил комнату.
Его рука обхватывает мою талию, словно железный брус, а затем мое тело поднимают и бросают на кровать, словно я вешу не больше пакета с мукой.
— На живот. Покажи мне свое лицо.
Мне требуется приложить необычайное усилие, чтобы переместить свои конечности. Словно отложенный оргазм внутри моего тела тянул меня вниз, но я справляюсь, и наступает момент неприкрытой нежности. Эш мягко убирает волосы с моего лба, поднимая их вверх, чтобы они не щекотали мое лицо. Затем невесомо целует меня в подбородок.
— Все в порядке?
— Будет лучше, если ты меня трахнешь.
Он смеется.
— Люблю, когда ты становишься отчаянной. Какое твое стоп-слово?
— Максен.
— Не забывай его. Мы сейчас попробуем кое-что новое.
Он выпрямляется, и, с моей удобной позиции я вижу, как сильные и умелые пальцы расстегивают ремень и вынимают его из петель. Я сглатываю, наблюдая за тем, как Эш складывает его вдвое и проводит им по своей ладони.
Мои губы раскрываются, слова протеста поднимаются к губам. Меня никогда раньше не били ремнем, никогда не использовали ничего значительнее расчески, но прежде чем у меня получилось обдумать варианты действий, прежде чем у меня получилось дать этому рациональное объяснение, попросить Эша остановиться или сделать паузу, он взмахивает рукой, и о верхнюю часть моих бедер ударяется полоска кожи, а меня пронзает боль.