Американская трагедия

Once her husband had gotten up, she reached out and took the note, then merely glared at it again, her face set in hard yet stricken and disturbing lines.	Как только муж встал, она протянула руку и, взяв у него записку, впилась в нее глазами; на лице ее появилось жесткое, но в то же время страдальческое выражение.
Her manner was that of one who is intensely disquieted and dissatisfied, one who fingers savagely at a material knot and yet cannot undo it, one who seeks restraint and freedom from complaint and yet who would complain bitterly, angrily.	У нее был вид крайне взволнованного и раздосадованного человека, который силится и не может распутать какой-то узел, старается сохранить самообладание и не жаловаться и все-таки жалуется горько и гневно.
For behind her were all those years of religious work and faith, which somehow, in her poorly integrated conscience, seemed dimly to indicate that she should justly have been spared this.	Позади были долгие годы слепой веры и служения религии, и потому ее ограниченному уму представлялось, что она по справедливости должна быть избавлена от такого горя.
Where was her God, her Christ, at this hour when this obvious evil was being done?	Где же был ее бог, ее Христос, в час, когда совершалось столь очевидное зло?
Why had He not acted for her?	Почему он ей не помог?
How was He to explain this?	Как он это объяснит?
His Biblical promises!	Где его библейские обеты?
His perpetual guidance!	Его вечное руководство?
His declared mercies!	Его прославленное милосердие?
In the face of so great a calamity, it was very hard for her, as Clyde could see, to get this straightened out, instantly at least.	Клайд видел, что перед лицом такого огромного несчастья ей трудно найти ответ, - по крайней мере, сразу.
Although, as Clyde had come to know, it could be done eventually, of course.	Но в конце концов - Клайд был уверен ей, несомненно, это удастся.
For in some blind, dualistic way both she and Asa insisted, as do all religionists, in disassociating God from harm and error and misery, while granting Him nevertheless supreme control.	Ибо и она и Эйса, как и все фанатики, в каком-то ослеплении упорно отделяли бога от зла, ошибок и несчастий, хотя и признавали за ним, несмотря ни на что, высшее могущество.
They would seek for something else - some malign, treacherous, deceiving power which, in the face of God's omniscience and omnipotence, still beguiles and betrays - and find it eventually in the error and perverseness of the human heart, which God has made, yet which He does not control, because He does not want to control it.	Они будут искать корень зла в чем-то другом - в какой-то коварной, предательской, лживой силе, которая наперекор божественному всеведению и всемогуществу соблазняет и обманывает людей, и в конце концов найдут объяснение в греховности и испорченности человеческого сердца - сердца, которое создал бог, но которым он не управляет, ибо не хочет управлять.
At the moment, however, only hurt and rage were with her, and yet her lips did not twitch as did Asa's, nor did her eyes show that profound distress which filled his.	Но сейчас только боль и гнев бушевали в сердце матери; и все же ее губы не кривились судорожно, как у Эйсы, и в глазах не было такого глубокого отчаяния, как у него.
Instead she retreated a step and reexamined the letter, almost angrily, then said to Asa:	Она отступила на шаг, снова почти сердито перечитала письмо и сказала Эйсе: