Американские трагедии. Хроники подлинных уголовных расследований XIX–XX столетий. Книга I

Как только прихожане узнали об исчезновении Бланш Ламонт — а случилось это, напомним, после 7 апреля — Кэролайн сразу же вспомнила события 3 апреля. Женщина поняла, что стала свидетелем чего-то очень важного, такого, что бросает тень подозрения на Теодора Дюранта, но решила в то время не проявлять свою осведомленность. Лик опасалась, что её показания могут повредить Дюранту, который, вполне вероятно, лишь являлся жертвой игры случая. Или злого рока, если угодно. А посему до поры до времени женщина предоставила событиям идти своим чередом. После обнаружения трупа Минни Уилльямс и ареста Дюранта, свидетельница лишь укрепилась в своих подозрениях, но даже тогда, в середине апреля, она решила промолчать. Её смущало многое — и неизбежная огласка её фамилии, и внимание репортёров, и опасение разрушить жизнь молодому студенту Дюранту, который, вполне вероятно, и не виноват-то ни в чём… Хотя, быть может, и виноват!

Наверное, многим нашим современникам сложно понять ту гамму противоречивых мыслей и чувств, под влиянием которых Кэролайн Лик прожила несколько месяцев. Большинство наших современников за возможность посидеть в студии какого-нибудь ток-шоу отдали бы без колебаний не только почку отца родного, но и свою собственную! Их бы даже не смутило то, что в студии они будут выглядеть полными идиотами, ибо в этих скандальных передачах нормальные люди не участвуют по определению. Для нынешних человекообразных потребителей телемусора сие не значит ничего, для них главное достижение жизни — засунуть собственное табло в экран. А вот Кэролайн Лик была человеком другого времени и иных понятий, для неё возможность разрушить чужую жизнь являлась вопросом экзистенциальным, своего рода испытанием гордыни.

Пауза, взятая женщиной, продлилась почти 4 месяца. В первых числах августа 1895 г. она написала письмо преподобному Гибсону и попросила его явиться к ней домой для обсуждения весьма щепетильного дела. Также она просила пастора явиться не в одиночку, а в сопровождении секретаря, дабы беседа проходила при свидетеле. Когда Гибсон и его секретарь Линч явились в дом Кэролайн, та рассказала им о том, чему стала свидетелем 3 апреля, и спросила совета, как ей лучше поступить, сообщать ли об увиденном полиции? Гибсон ответил без колебаний — полицию проинформировать необходимо.

Когда лейтенант Лиз, начальник службы детективов, узнал о появлении такого необычного свидетеля, как Кэролайн Лик, то лично отправился к ней домой, чтобы познакомиться и составить представление о достоверности её рассказа. Лейтенант остался впечатлён дотошностью и внутренней логичностью показаний Лик, в принципе, придраться в её словах было не к чему. Идеальный свидетель!

Тем примечательнее реакция Теодора Дюранта на заявление миссис Лик. 17 августа лейтенант Лиз сообщил газетчикам о появлении в распоряжении обвинения важного свидетеля и вкратце передал содержание показаний Кэролайн. Журналисты, разумеется, бросились к Дюранту, дабы выслушать его комментарий на это. Хотя студент старательно играл роль джентльмена, сдержанного и аккуратного в выражениях, на этот раз он вышел из образа и позволил себе сарказм, совершенно недопустимый в его положении. Заявив газетчикам, что он в курсе содержания показаний миссис Лик, которая известна тем, что постоянно путает даты, Дюрант добавил не без издёвки: «Всякий, кто может ошибочно принять Бланш Ламонт за Люсиль Тёрнер может точно также перепутать со мной почти всякого» (дословно на языке оригинала: «Anybody who could mistake Blanche Lamont for Lucille Turner would be liable to mistake almost anybody else for me.») Эх, зря Теодор ёрничал по поводу показаний пожилой свидетельницы, очень зря!

Ему имело бы смысл высказаться уклончивее, трагичнее, посетовать на то, что ошибки свидетелей собирают над его головой тучи, ему очень горько оттого, что вокруг его имени нагромождается такой вал ошибок — что-то такое: трогательное, минорное, вызывающее сочувствие… С психологической точки зрения это был бы разумный и довольно тонкий ход. Но высмеивать свидетеля, намекая на его плохое зрение и память — это очень неумно. В конце концов, оценивать ум и память Кэролайн Лик предстояло не ему, обвиняемому Дюранту, а членам жюри присяжных, так что язычок следовало бы укоротить! Но не сдержался, уж очень хотелось уязвить миссис Лик.

Развивая мысль далее, Дюрант пустился в разъяснения, сообщив журналистам, что Тёрнер и Ламонт мало похожи внешне: Тёрнер выше ростом, более развита телесно, а Ламонт — очень худа. А под конец своего монолога, дабы поставить точку, Дюрант добавил, что Ламонт, вообще-то, была в новом платье, в котором её никто ранее не видел, так как, спрашивается, Кэролайн Лик могла её опознать?!