Американские трагедии. Хроники подлинных уголовных расследований XIX—XX столетий. Книга III

На вопрос о том, что подозрительного она видела в поведении подсудимого, «Мэгги» уклончиво ответила, что тот выглядел «странно равнодушным» после смерти Мосса Хантона. Очевидно, это был не тот ответ, который рассчитывал получить прокурор, и потому последний поспешил уточнить: «Может быть, что-то ещё?» И «Мэгги», изобразив задумчивость, ответила, что Беннет Хайд как-то заявил ей, что смерть Полковника Своупа – это всего лишь вопрос времени. Поскольку и этот ответ не устроил прокурора, «Мэгги» опять помолчала и добавила, что после после того, как Полковник Своуп умер, она пригласила в свой кабинет дочь Франсис и Беннета Хайда для беседы. По её словам она внимательно следила за ними, смотрела в глаза и… и… и что же она увидела? Супруги показались ей странно спокойными, даже равнодушными.

Согласитесь, в качестве иллюстрации подозрительного поведения это выглядит как-то не очень убедительно, верно?

Свидетельница ни единым словом не обмолвилась о странной заболеваемости членов семьи брюшным тифом, о том, что этой болезнью заболела Люси Ли, приехавшая из Нью-Йорка в одном поезде с подсудимым, ничего не сказала о таинственной «пищеварительной капсуле» принесенной её сыном в ночь на 13 декабря – никаких упоминаний этих действительно подозрительных событий не последовало.

Честное слово, показания Марджори Крисман Своуп выглядят как своего рода «троллинг» обвинения. Свидетельница делала вид. будто не понимает, чего от неё ждёт прокурор и изрекала вслух какие-то нелепицы, мало имеющие отношения к сути судебного разбирательства. Показания «Мэгги» оказались совершенно беспомощны и совершенно не по существу. Так, например, она довольно долго говорила о том, что Полковник Своуп обсуждал с нею своё намерение завещать значительную часть имущества на благотворительность и её разговор на эту тему с Моссом Хантоном и Полковником состоялся 12 сентября, ещё до того, как доктор Твайман привёл в «резиденцию Логана» своих медсестёр… Эти детали были бы, наверное, интересны на суде, решавшим вопрос о признании, либо непризнании вменяемости завещателя, но в данном-то процессе речь шла об обвинении в убийствах!

Её показания оказались для обвинения совершенно бесполезны. И адвокат Уолш сие, разумеется, понял. Он не стал мучить свидетельницу долгим допросом, а поинтересовался фактически единственной деталью. А именно – тем, когда имел место и как протекал последний разговор «Мэгги» с дочерью Франсис, женой обвиняемого? После нескольких уточняющих вопросов адвоката женщина признала, что её последняя беседа с дочерью произошла 18 декабря 1909 г. В ходе нелицеприятного разговора мать поставила Франсис условие, при котором та могла бы вернуться в семью. Таком условием должен был стать развод с Беннетом Хайдом. «Мэгги» признала, что подобный разговор состоялся, не заметив, что тем самым она отчасти опровергла те утверждения, с которых начинала своё выступление в качестве свидетеля.

Поведение «последнего из важнейших свидетелей обвинения», как назвал «Мэгги» Своуп прокурор Конклин, рождает массу вопросов. Совершенно очевидно, что ей надлежало сказать нечто совсем иное и не следует думать, будто прокурор допрашивал «Мэгги» наобум, не имея представления о том, что именно она будет говорить! Разумеется, предполагаемое содержание её показаний было известно Конклину и тот возлагал на рассказ «Мэгги» большие надежды, иначе он не поставил бы этого свидетеля последним. Ибо в судах с участием присяжных напоследок оставляются самые значимые, важные и убедительные свидетельства, дабы они произвели наибольшее впечатление на жюри и лучше запомнились.

То есть, прокурор ждал чего-то веского, убедительного, возможно, остро скандального, но получил вместо этого какую-то бесполезную и беспредметную болтовню. Почему так случилось, автор ответить не может, тут допустимы разные ответы. Нельзя исключать того, что «Мэгги» действительно плохо себя чувствовала и, находясь под воздействием успокаивающих лекарств, не смогла как следует сконцентрироваться на своих показаниях. Такое объяснение исключать нельзя, но оно представляется, всё же, несколько абстрактным, или, если угодно, книжным. «Мэгги» было 55 лет, она отличалась неплохим здоровьем, вела размеренный образ жизни и прожила долгую активную жизнь. Она управляла своей семьёй как бизнес-проектом, стремилась всегда всё контролировать, командовала и манипулировала всеми – членами семьи, прислугой, юристами, врачами. Ну в самом деле, о чём тут вообще можно говорить, если она, не полагаясь на окружного прокурора, наняла для усиления обвинения на процессе чиновника из Департамента юстиции штата! Честно говоря, очень сложно представить, чтобы в важнейший для неё момент дачи свидетельских показаний в суде такая дама могла бы дать слабину. Не той закваски эта дамочка!