Американские трагедии. Хроники подлинных уголовных расследований XIX–XX столетий. Книга IV

Через 2 дня Лео Франк принял в своей тюремной камере журналистов, коим дал пространное интервью, опубликованное газетой «Atlanta Georgian» 27 февраля. В сравнении с тем, что и как Лео Франк говорил в суде, этот текст представляется верхом изящной словесности и адекватности. Трудно удержаться от того, чтобы не заподозрить связь этого текста с Люсиль Селиг, которая явно поработала с мужем над тем, чтобы тот предстал в глазах читателей по возможности обычным человеком.

Франк принял журналистов в своей камере, точные размеры которой указывались в тексте газетной публикации: длина 8 футов (2,4 м.), ширина 6 футов (1,8 м.), ширина дверного проёма 3 фута (0,9 м.), высота потолка 8 футов (2,4 метра). В этом тесном помещении, которое иначе как «пеналом» и не назвать, Лео Франк проводил всё своё время за исключением отведенного для прогулки и внутритюремную работу. За проведенные в этой камере 6 месяцев осужденный, по его словам, прибавил в весе около 15 фунтов (~6,8 кг), причиной тому стал малоподвижный образ жизни.

Слева: Лео Макс Франк во время слушаний по своему делу в Верховному суде штата (1915 год). Справа: Люсиль Селиг Франк, жена осужденного на казнь Лео Франка.

Рассказывая о своём быте, Лео Франк сообщил газетчикам, что, находясь в камере, читает фантастику и поэзию. Особенно ему нравятся стихи Оливера Холмса (Oliver Wendell Holms), которые отлично соответствуют царящей в тюрьме тишине. Также по его словам, он ведёт активную переписку и успел уже написать многие сотни писем. Часть переписки являлась сугубо деловой и была адресована адвокатам, другая часть представляла собой ответы на обращения всех, кто присылал осужденному письма и телеграммы со словами поддержки.

Некоторые сентенции и рассуждения Лео Франка прозвучали очень здраво и оказались не лишены юмора. Честное слово, прямо так и хочется спросить, почему он не говорил так во время суда?!

Например, он высказался о том, что ему совершенно очевиден сговор Дорси с Конли и Уилльямом Смитом (William M. Smith), адвокатом последнего. Припомнив фразу солиситора Дорси, брошенную во время суда, «вы видели негров, пишущих записки на месте убийства и оставляющих их возле трупа?», Лео Франк не без едкого сарказма пошутил, что её следовало бы переиначить. Фраза должна звучать так: «Вы видели негров, пишущих записки на месте убийства по приказу белого и оставляющих их возле трупа?»

Затем осужденный немного порассуждал о «спящем правосудии», что в его положении выглядело уместным.

До какого-то момента беседа Лео Франка с визитёрами носила характер обыденный и очень человечный, он словно бы с другой стороны открылся. Такое ощущение, что он говорил то, что было заблаговременно обдумано и одобрено адвокатами и женой. Но во второй части интервью Лео Франк, судя по всему, исчерпал все заготовки и сел на своего «демагогического конька», если можно так выразиться. Передать смысл его рассуждений невозможно — это просто набор неких пафосных тезисов, лишённых всякого рационального содержания. Вот цитата наобум: «Я верю, что с момента ареста я держался настоящим мужчиной. Я оставался мужчиной и старался демонстрировать всяческое милосердие тем, кто был несправедливо ко мне. Я не хочу сочувствия. Я не нуждаюсь в сочувствии, несмотря на то ужасное положение, в котором ныне нахожусь. Всё, что я хочу и в чём нуждаюсь — это справедливость. Я имею на это право как человек и гражданин. Но я не получил справедливости. Я заслуживаю большего внимания, но мне его не дали»[45].

Перечитайте слова Франка ещё раз! Все эти штампы — «настоящий мужчина», «мне не нужно сочувствие», «я демонстрирую милосердие», «я заслужил больше внимания» — это речь настоящего психопата, упивающегося собой нарцисса. Все вокруг него виноваты, а вот он — молодец, вёл себя, как мужчина, вот только не получил внимания. Нормальный мужчина вообще не задумывается над тем, насколько мужественным он выглядит в глазах окружающих и уж тем более не рассуждает об этом вслух перед посторонними. Очевидно, что Лео Франк подобных психологических нюансов не чувствовал совершенно. При этом в его монологе нет ни слова для объяснения собственного подозрительного поведения, которое с самого начала расследования привлекло к нему внимание полиции [отсутствие реакции на телефонные звонки в ночь на 27 апреля, странности при опознании тела Мэри, ночная попойке в ночь убийства, полное игнорирование несоответствия показаниям Монтин Стоувер и так далее и тому подобное]. Не последовало никаких объяснений и иным странностям поведения Лео, например, отказу от дачи показаний коронерскому жюри в начале мае 1913 г. [Ньют Ли, напомним, от дачи показаний тогда не отказался!], отказу от присяги в суде, его странному «допущению» в суде, будто он выходил в уборную в ту самую минуту, когда Монтин Стоувер заглядывала в его кабинет и пр.