Американский период жизни и деятельности святителя Тихона Московского, 1898–1907 гг.

Освоившись с своим «губернаторским» помещением, в часов 7 вечера мы уже сидели за «губернаторским» столом, подкрепляясь однако не губернаторскими блюдами, а чем Бог послал. Mr. Call был так внимателен, что снабдил нас хлебом, молоком и яйцами вдобавок к сухоядению, привезенному нами с собою, а Г. Гривский оказался знакомым с кулинарным искусством, так что мы попробовали и блинов ввиду масленицы. Однако благорастворение воздуха и достигавший нашего слуха рокот океанских волн не позволил нам долго засиживаться за нашею скудною трапезою, и мы вскоре были под сводами благодатного калифорнийского неба, любуясь красотами природы, которые, благодаря ясности ночи, были доступны нашему наблюдению. Что-то волшебное было во всей этой красоте. Среди зеленого поля, как на мягком бархатном ковре, спал, казалось, русский богатырь «старик Росс» и спал богатырским сном. Ни ходившие вокруг люди, ни блеявшие вблизи стада, ни пение птиц и шум деревьев, ни даже рев океанских волн, ничто не способно было нарушить его мертвый, исторический сон, – и спит он и день и ночь вот уже более пятидесяти лет таким сном. Тихо, как бы боясь мертвого покоя, спустились мы к берегу океана, где казалось была жизнь, где заметна была даже борьба. Шум волн, их тщетные усилия взобраться как можно дальше на берег, разбить нависшие над ними скалы, вызывал только снисходительную улыбку вблизи стоящих гор, естественных стражей против непрошеных гостей. Горный воздух, насыщенный морской влагой, растворенный целебным ароматом трав и полевых цветов, освежающе вливался в истомленные груди. Среди ночной этой тишины, при том фантастическом пейзаже, какой приобретала вся окрестность при лунном свете, послышался со стороны пяти путников, высоко стоявших на скале, давно известный приговор: «Нелюдимо наше море, день и ночь шумит оно, в роковом его просторе много бед погребено»… Жутко делалось от этих звуков, жутко потому, что перед глазами была страшная действительность. Присоедините к сему чистое, лазурное небо, усеянное мириадами звезд с яркою луною среди них, – и вы нарисуете себе картину, какую представляет собою «Форт Росс» в ясную калифорнийскую ночь.

Истомленные дневным путешествием и разными впечатлениями, а наипаче думами о прошлом места, по которому бродили, мы возвратились в свое временное жилище, чтобы хотя сном дать покой не столько телу, сколько уму и сердцу. Другого дня в нашем распоряжении было только утро, так как надо было тронуться в путь не позже 9½ ч.у., чтобы захватить поезд, оставляющий Casadero для San Francisco в 2 ч. 20 м. дня. В 6 ч. у. все из нас были на ногах, а Владыка и о. Феоклит поднялись гораздо раньше. Не теряя времени, мы продолжали осмотр старины, прерванный за поздним временем вчера, а, главное, надо было успеть побывать на кладбище и помолиться о покоящихся на нем. Спустившись к старой бухте, мы нашли здесь небольшую пристань, к которой приставала теперь только один раз в неделю шхуна владельца Форт Росса. Пройдя затем по западной, береговой линии крепости, мы остановились у полуразвалившейся башни или форта, откуда открывается вид на кладбище, расположенное на противоположном холме. Чтобы пройти на него, надо преодолеть немалые трудности: спуститься в глубокий овраг, перебраться через протекающий в нем ручей и потом взобраться еще на большую высоту, чем та, с которой спустились. Владыка и 70-летний старец Архим. Феоклит бодро взбирались на крутую гору, а за ними и их более молодые спутники. На кладбище оказалось менее памятников, чем во время посещения его Преосвященнейшим Николаем. Пластины от срубов еще валялись кое-где, а креста уже не было. Валялась здесь по-прежнему «деревянная колонна, но без признаков какой-либо надписи, несколько надгробных камней и деревянных пластин, но более всего было здесь маленьких холмиков в виде довольно правильных четырехугольников с одичавшими на них цветами»… Из валявшихся пластин был сложен небольшой сруб, а в средине его, как видно из здесь помещаемого рисунка⁴, водружен крест. Пред этим крестом и совершено было Преосвященнейшим Тихоном молитвенное поминовение раба Божия Александра (Баранова) и всех «зде лежащих православных христиан». Горечь с одной стороны, что такое дорогое место, как могилы славных предков, находится на распутье и попирается бродящими здесь стадами, с другой – некоторое успокоение, привнесенное молитвою, тесно переплелись в эти минуты в наших сердцах. На обратном пути мы прошли к берегу океана, чтобы обойти высокий подъем. Вследствие тяжелой росы обувь наша очень промокла. Владыка с о. Архимандритом, усевшись на камне у скалы, просушивали на солнце свои ноги, Н. Ф. Гривский воспользовался этим временем и искупался в водах, омывающих некогда русские берега, я занялся сбором ракушек и других безделушек, а о. Петр с А. А. Кальневым взяли на себя труд приготовить завтрак.