Американский психопат

Я стою у себя в ванной, обнаженный по пояс, смотрюсь в зеркало Orobwener и раздумываю, не стоит ли мне принять душ и помыть голову, так как из-за дождя мои волосы выглядят херово. Пока что я наношу на них мусс и расчесываю гребешком. Дейзи сидит возле футона в кресле Lois Montoni из меди и хрома и ест ложечкой мороженое Häagen-Dazs с макадамией. На ней только кружевной лифчик и пояс для чулок из Bloomingdale’s.

– Знаешь, – говорит она, – сегодня на вечеринке мой бывший парень Фиддлер никак не мог понять, зачем мне сдался яппи.

Я не слушаю ее, но, все еще рассматривая свои волосы, выдавливаю:

– Правда?

– Он сказал, – смеется она, – что от тебя у него дурные вибрации.

Я вздыхаю, потом напрягаю бицепс.

– Это… печально.

Она пожимает плечами и бесцеремонно заявляет:

– Он плотно сидел на кокаине. Бил меня иногда…

Я начинаю слушать, но она говорит:

– …но никогда по лицу не бил.

Я вхожу в спальню и начинаю раздеваться.

– Ты считаешь меня дурочкой, да? – спрашивает она, перекинув через ручку кресла загорелые мускулистые ноги.

– Что?

Я скидываю туфли и нагибаюсь, чтобы поднять их.

– Ты считаешь меня дурочкой, – повторяет она. – Ты думаешь, что все модели – глупые.

– Нет. – Я стараюсь не смеяться. – Честное слово, нет.

– Нет, считаешь, – настаивает она. – Я же вижу.

– Я думаю, что ты… – Мой голос замирает.

– Да? – усмехается она.

– Я думаю, что ты просто великолепна и невероятно… великолепна, – монотонно произношу я.

– Как мило, – безмятежно улыбается она, облизывая ложечку. – Ты весьма нежен.

– Спасибо.

Сняв брюки, я аккуратно складываю их и вместе с рубашкой и галстуком вешаю на черную вешалку Philippe Stark.

– Знаешь, недавно я видел, как моя горничная вытащила из мусорного ведра кусок зернового хлебца.

Дейзи переваривает услышанное, а потом спрашивает:

– Зачем?

Я выдерживаю паузу, разглядывая ее плоский рельефный живот. Ее тело – загорелое и мускулистое. Мое тоже.

– Она сказала, что проголодалась.

Дейзи вздыхает и задумчиво облизывает ложку.

– Как тебе моя прическа?

На мне остались только трусы от Calvin Klein, которые натягивает моя эрекция, и пятидесятидолларовые носки от Armani.

– Нормально, – пожимает она плечами. – Хорошо.

– Сегодня я избил девушку, попрошайничавшую на улице. – Я делаю паузу, а потом продолжаю, стараясь взвешивать каждое слово: – Она была молоденькой и казалась испуганной, у нее была табличка, что она потерялась в Нью-Йорке и у нее ребенок, хотя я его не видел. Ей нужны были деньги, на еду и еще на что-то. На билет на автобус до Айовы. Мне кажется, это была Айова… – Я замолкаю, скручивая носки, а потом снова расправляю их.

Дейзи с минуту смотрит на меня пустыми глазами, затем спрашивает:

– А что потом?

Я рассеянно молчу, поднимаюсь, чтобы пойти в ванную, и бормочу:

– Потом? Избил ее до полусмерти.

Из шкафчика в ванной я вынимаю презерватив и возвращаюсь в комнату.

– Она сделала ошибку в слове «калека». То есть я не поэтому ее избил, но все-таки… знаешь, – пожимаю я плечами. – Изнасиловать ее я не мог – она была слишком уродливая.

Дейзи встает, кладет ложку рядом с коробочкой Häagen-Dazs на столик дизайна Gilbert Rhode. Я делаю ей замечание:

– Нет. Положи ее в коробочку.

– Извини, – говорит она.

Пока я натягиваю презерватив, она восторгается вазой Palazzetti. Я ложусь на Дейзи, мы занимаемся сексом, но подо мной, даже в свете галогеновых ламп, всего лишь тень. После мы лежим на разных сторонах кровати, я дотрагиваюсь до ее плеча.

– Мне кажется, тебе пора домой, – говорю я.

Она открывает глаза, почесывает свою шею.

– Мне кажется, я могу… сделать тебе больно, – говорю я ей. – Боюсь, я не смогу сдержаться.

Посмотрев на меня, она пожимает плечами.

– Ладно, хорошо. – Она начинает одеваться. – Мне все равно не нужны серьезные отношения.

– Мне кажется, может случиться что-то ужасное, – говорю я ей.

Она натягивает трусики, смотрит на свое отражение в зеркале Nabolwev и кивает:

– Я поняла.

После того как она оделась и минуты тягостного молчания истекли, я, не без надежды, спрашиваю:

– Ты же не хочешь, чтобы тебе сделали больно, правда?

Она застегивает верхние пуговицы платья и, не глядя на меня, вздыхает:

– Поэтому я и ухожу.

– По-моему, – говорю я, – эту возможность я упустил.

Пол Оуэн